Апрельское утро на Одере.
Снова зачитывается обращение маршала Жукова о последнем
походе на штурм гитлеровского логова — Берлина.
Для немцев приготовлен крепкий удар, в результате которого
будет пробит час окончательной победы над врагом.
Размахнулись подтянувшиеся русские воины и прославленная
немецкая оборона падала одна за другой.
Молниеносный и стремительный удар русских войск смял все на
своем пути и, как расплавленный поток металла, подходил к Берлину.
В этой операции были тщательно учтены все недочеты прошлых
операций и чувствовалось, что это действительно последний скачек, что войне
конец.
Нас очень поражало то обстоятельство, что с русскими немцы
дрались на смерть, а в то же время наши союзники без боя проходили по сто и
двести километров в сутки, и им ежедневно сдавались в плен сотни тысяч немцев.
Разгадка была простая: в русской армии было обыденным
явлением расстрел пленных немцев конвоирами и «воинственными» тыловиками. Это
началось с Дона.
Я слышал в станице Казанской как один «удалый» сержант взял
в плен сто пятьдесят итальянцев. Кстати сказать, большинство итальянцев не
хотело воевать и тысячами добровольно сдавалось в плен. Это на их участке и участке
румынских армий, русская армия сделала бросок на окружение сталинградской
группировки Паулюса. Так вот этот сержант стал конвоировать в тыл добровольно
сдавшихся итальянцев. Пройдет сержант сто метров, отберет двадцать, тридцать
человек, тех у кого физиономия ему не нравится, даст очередь из автомата по
отобранным и идет дальше. В результате до места сбора военнопленных он довел
пять человек. И после этого никакого приказа, никакого наказания. И с этого
момента уже не считалось безнравственным уничтожение сдающегося врага. И только
поэтому немцы избегали советского плена, сдавались союзникам. Можно привести
десятки таких примеров, когда какой-нибудь разъяренный командир полка
расстреливал лично сотни пленных, только потому, что какая-то шальная пуля убила
его полевую жену.
В этой последней операции на отношения к сдающемуся врагу
тоже обратили внимание и строго запретили расстрел пленных. Но было поздно:
немецкая армия сдавалась союзникам, а на нашем участке фронта она дралась на
смерть.
Много навредила достоинству русского солдата, русской армии
пропаганда Эренбурга, провозгласившего, что воин красной армии не только
мститель, но и судья, что для воина красной армии нет ничего приятней, как труп
врага.
Мне вспоминается далекий декабрь 1942 года, когда почти без
боя сдались румынская и итальянская армии; десятки тысяч пленных под конвоем
направили в глубокий тыл страны. И их путь был устлан трупами, замерзших и
расстрелянных конвоирами. Тогда же хотелось сказать Сталину: —как вы, Сталин,
такой пропагандист гуманности, думаете скрыть эти факты. Или вы думаете, что
никто из плененных красной армией никогда никому не расскажет об ужасах
советского плена, не расскажет о том, как тысячи военнопленных погибали от
голода и истощения от нечеловеческих условий работы? Ведь вы—учитель Гитлера и
такой же враг всего живого, как и Гитлер.
| 