. Коммунизм - Россия в концлагере И. Солоневич
Россия в концлагере И. Солоневич
Приветствую Вас, Гость · RSS Коммунизм: теория и практика






Communism » Россия в концлагере
ТРУДОВЫЕ ДНИ


 Итак, на третьем лагпунктe мы погрузились в лагерные низы ипочувствовали, что мы здeсь находимся совсeм среди своих. Мы перекладывалидоски и чистили снeг на дворах управления, грузили мeшки на мельницe, ломали лед на Онeжском озерe, пилили и рубили дрова для чекистких квартир, расчищали подъeздные пути и пристани, чистили мусорные ямы в управленческом городкe. Из десятка завeдующих, комендантов, смотрителей и прочих не подвел ни один: всe ставили сто тридцать пять процентов выработки — максимум того, что можно было поставить по лагерной конституции. Только один раз завeдующий какой-то мельницей поставил нам сто двадцать пять процентов. Юра помялся, помялся и сказал:
 — Что же это вы, товарищ, нам так мало поставили? Всe ставили посто тридцать пять, чего уж вам попадать в отстающие?
 Завeдующий с колеблющимся выражением в обалдeлом и замороченном лицe посмотрeл на наши фигуры и сказал:
 — Пожалуй, не повeрят, сволочи.
 — Повeрят, — убeжденно сказал я. — Уже один случай был, наш статистик заeл, сказал, что в его колоннe сроду такой выработки не было.
 — Ну? — с интересом переспросил завeдующий.
 — Я ему дал мускулы пощупать.
 — Пощупал?
 — Пощупал.
 Завeдующий осмотрeл нас оцeнивающим взором.
 — Ну, ежели так, давайте вам переправлю. А то бывает так: и хочешь человeку, ну, хоть сто процентов поставить, а в нем еле душа держится, кто ж повeрит. Такому, может, больше, чeм вам, поставить нужно бы. А поставишь — потом устроят провeрку — и поминай, как звали.

 ___

 Жизнь шла так: нас будили в половинe шестого утра, мы завтракали неизмeнной ячменной кашей, и бригады шли в Медвeжью Гору. Работали по десять часов, но так как в Совeтской России официально существует восьмичасовый рабочий день, то во всeх рeшительно документах, справках и свeдeниях ставилось: отработано часов — 8. Возвращались домой около семи, как говорится, без рук и без ног. Затeм нужно было стать в очередь к статистику, обмeнять у него рабочие свeдeния на талоны на хлeб и на обeд, потом стать в очередь за хлeбом, потом стать в очередь за обeдом. Пообeдав, мы заваливались спать, тeсно прижавшись друг к другу, накрывшись всeм, что у нас было, и засыпали, как убитые, без всяких снов.
 Кстати, о снах. Чернавины рассказывали мнe, что уже здeсь, заграницей, их долго терзали мучительные кошмары бeгства и преслeдования. У нас всeх трех тоже есть свои кошмары — до сих пор. Но они почему-то носят иной, тоже какой-то стандартизированный, характер. Все снится, что я снова в Москвe и что снова нужно бeжать. Бeжать, конечно, нужно — это аксиома. Но как это я сюда опять попал? Вeдь вот был же уже заграницей, неправдоподобная жизнь на свободe вeдь уже была реальностью и, как часто бывает в снах, как-то понимаешь, что это — только сон, что уже не первую ночь насeдает на душу этот угнетающий кошмар, кошмар возвращения к совeтской жизни. И иногда просыпаюсь от того, что Юра и Борис стоят над кроватью и будят меня.
 Но в Медгорe снов не было. Какой бы холод ни стоял в баракe, как бы ни выла полярная вьюга за его тонкими и дырявыми стeнками, часы сна проходили, как мгновение. За свои сто тридцать пять процентов выработки мы все-таки старались изо всeх своих сил. По многим причинам. Главное, может, потому, чтобы не показать барского отношения к физическому труду. Было очень трудно первые дни. Но килограмм с лишним хлeба и кое-что из посылок, которые здeсь, в лагерной столицe, совсeм не разворовывались, с каждым днем вливали новые силы в наши одряблeвшие было мышцы.
 Пяти-шестичасовая работа с полупудовым ломом была великолeпной тренировкой. В обязательной еженедeльной банe я с чувством великого удовлетворения ощупывал свои и Юрочкины мускулы и с еще большим удовлетворением отмeчал, что порох в пороховницах — еще есть. Мы оба считали, что мы устроились почти идеально: лучшего и не придумаешь. Вопрос шел только о том, как бы нам на этой почти идеальной позиции удержаться возможно дольше. Как я уже говорил, третий лагпункт был только пересыльным лагпунктом, и на задержку здeсь расчитывать не приходилось. Как всегда и вездe в Совeтской России, приходилось изворачиваться.

ИЗВЕРНУЛИСЬ


 Наши работы имeли еще и то преимущество, что у меня была возможность в любое время прервать их и пойти околачиваться по своим личным дeлам.

 Я пошел в УРО — учетно распредeлительный отдeл лагеря. Там у меня были кое-какие знакомые из той полусотни "специалистов учетно-распредeлительной работы", которых Якименко привез в Подпорожье в дни бамовской эпопеи. Я толкнулся к ним. Об устройствe в Медгорe нечего было и думать: медгорские учреждения переживали период жесточайшего сокращения. Я прибeгнул к путанному и, в сущности, нехитрому трюку: от нeскольких отдeлов УРО я получил ряд взаимноисключающих друг друга требовании на меня и на Юру в разные отдeления, перепутал наши имена, возрасты и специальности и потом лицемeрно помогал нарядчику в УРЧe первого отдeления разобраться в полученных им на нас требованиях: разобраться в них вообще было невозможно. Я выразил нарядчику свое глубокое и искреннее соболeзнование.
 — Вот, сукины дeти, сидят там, путают, а потом на нас вeдь все свалят.
 Нарядчик, конечно, понимал: свалят именно на него, на кого же больше? Он свирeпо собрал пачку наших требований и засунул их под самый низ огромной бумажной кучи, украшавшей его хромой, досчатый стол.
 — Так ну их всeх к чертовой матери. Никаких путевок по этим 
хрeновинам я вам выписывать не буду. Идите сами в УРО, пусть мнe пришлют бумажку, как слeдует. Напутают, сукины дeти, а потом меня из-за вас за зебры и в ШИЗО.
 Нарядчик посмотрeл на меня раздраженно и свирeпо. Я еще раз выразил свое соболeзнование.
 — А я-то здeсь при чем?
 — Ну, и я не при чем. А отвeчать никому не охота. Я вам говорю: пока официальной бумажки от УРО не будет, так вот ваши требования хоть до конца срока пролежать здeсь.
 Что мнe и требовалось. Нарядчик из УРЧа не мог подозрeвать, что я — интеллигент — считаю свое положение на третьем лагпунктe почти идеальным и что никакой бумажки от УРО он не получит. Наши документы выпали из нормального оборота бумажного конвейера лагерной канцелярщины, а этот конвейер, потеряв бумажку, теряет и стоящего за ней живого человeка. Словом, на нeкоторое время мы прочно угнeздились на третьем лагпунктe. А дальше будет видно.
 Был еще один забавный эпизод. Сто тридцать пять процентов выработки давали нам право на сверхударный паек и на сверхударный обeд. Паек — тысячу сто грамм хлeба — мы получали регулярно. А сверхударных обeдов — и в заводe не было. Право на сверхударный обeд, как и очень многие из совeтских прав вообще, оставалось какою-то весьма отдаленной, оторванной от дeйствительности абстракцией, и я, как и другие, весьма, впрочем, немногочисленные, обладатели столь счастливых рабочих свeдeний, махнул на эти сверхударные обeды рукой. Однако, Юра считал, что махать рукой не
слeдует: с лихого пса хоть шерсти клок. Послe нeкоторой дискуссии я был принужден преодолeть свою лeнь и пойти к завeдующему снабжением третьего лагпункта.
 Завeдующий снабжением принял меня весьма непривeтливо — не то, чтобы сразу послал меня к черту, но во всяком случаe выразил весьма близкую к этому мысль. Однако, завeдующий снабжением нeсколько ошибся в оцeнкe моего совeтского стажа. Я сказал, что обeды — обeдами, дeло тут вовсе не в них, а в том, что он, завeдующий, срывает политику совeтской власти, что он, завeдующий, занимается уравниловкой, каковая уравниловка является конкретным проявлением троцкистского загиба.
 Проблема сверхударного обeда предстала перед завeдующим совсeм в новом для него аспектe. Тон был снижен на цeлую октаву. Чертова матерь была отодвинута в сторону.
 — Так что же я, товарищ, сдeлаю, когда у нас таких обeдов вовсе нeт.
 — Это, товарищ завeдующий, дeло не мое. Нeт обeдов, — давайте другое. Тут вопрос не в обeдe, а в стимулировании. (Завeдующий поднял брови и сдeлал вид, что насчет стимулирования он, конечно, понимает). Необходимо стимулировать лагерную массу. Чтобы никакой уравниловки. Тут же, понимаете, политическая линия.
 Политическая линия доканала завeдующего окончательно. Мы стали получать сверх обeда то по сто грамм творогу, то по копченой рыбe, то по куску конской колбасы.
 Завeдующий снабжением стал относиться к нам с нeсколько беспокойным вниманием: как бы эти сукины дeти еще какого-нибудь загиба не откопали.

СУДОРОГИ ТЕКУЧЕСТИ


 Однако, наше "низовое положение" изобиловало не одними розами, были и нeкоторые шипы. Одним из наименeе приятных — были переброски из барака в барак: по приблизительному подсчету Юры, нам в лагерe пришлось перемeнить 17 бараков.
 В Совeтской России "все течет ". а больше всего течет всяческое начальство. Есть даже такой официальный термин "текучесть руководящего состава". Так вот: всякое такое текучее и протекающее начальство считает необходимым ознаменовать первые шаги своего нового административного поприща хоть какими-нибудь, да нововведениями. Основная цeль показать, что вот-де товарищ X. инициативы не лишен. В чем же товарищ Х. на новом, как и на старом, поприщe не понимающий ни уха, ни рыла, может проявить свою просвeщенную инициативу? А проявиться нужно. События развертываются по линии наименьшего сопротивления: изобрeтаются бесконечные и в среднем абсолютно бессмысленные переброски с мeста на мeсто вещей и людей. На волe это непрерывные реорганизации всевозможных совeтских аппаратов, с перекрасками вывeсок, передвижками отдeлов и подотдeлов, перебросками людей, столов и пишущих машинок с улицы на улицу или, по крайней мeрe, из комнаты в комнату.
 Эта традиция так сильна, что она не может удержаться даже и в государственных границах СССР. Один из моих знакомых, полунeмец, нынe обрeтающийся в том же ББК, прослужил нeсколько меньше трех лeт в берлинском торгпредствe СССР. Торгпредство занимает колоссальный дом в четыреста комнат. Нeмецкая кровь моего знакомого сказалась в нeкотором пристрастии к статистикe. Он подсчитал, что за два года и восемь мeсяцев пребывания его в торгпредствe его отдeл перекочевывал из комнаты в 
комнату и из этажа в этаж ровно двадцать три раза. Изумленные нeмецкие клиенты торгпредства беспомощно тыкались из этажа в этаж в поисках отдeла, который вчера был в комнатe, скажем, сто семьдесят первой, а сегодня пребывает Бог его знает гдe. Но новое становище перекочевавшего отдeла не было извeстно не только нeмцам, потрясенным бурными темпами социалистической текучести, но и самим торгпредским работникам. Разводили руками и совeтовали: а вы пойдите в справочное бюро. Справочное бюро тоже разводило руками и говорило: позвольте, вот же записано — сто семьдесят первая комната. Потрясенному иностранцу не оставалось ничего другого, как в свою очередь развести руками, отправиться домой и подождать, пока в торгпредских джунглях мeстоположение отдeла не будет установлено твердо.
 Но на волe на это болeе или менeе плевать. Вы просто связываете в кучу ваши бумаги, перекочевываете в другой этаж и потом двe недeли отбрыкиваетесь от всякой работы: знаете ли, только что переeхали, я еще с дeлами не разобрался. А в лагерe это хуже. Во-первых, в другом баракe для вас и мeста может никакого нeту, а во-вторых, вы никогда не можете быть увeренным — переводят ли вас в другой барак, на другой лагпункт или, по чьему-то, вам неизвeстному, доносу, вас собираются сплавить куда-нибудь верст на пятьсот сeвернeе, скажем, на Лeсную Рeчку — это и есть мeсто, которое верст на пятьсот сeвернeе и из которого выбраться живьем шансов нeт почти никаких.
 Всякий вновь притекший начальник лагпункта или колонны обязательно норовит выдумать какую-нибудь новую комбинацию или классификацию для нового "переразмeщения" своих подданных. Днем — для этих переразмeщении времени нeт: люди или на работe, или в очередях за обeдом. И вот, в результатe этих тяжких начальственных размышлении, вас среди ночи кто-то тащит с нар за ноги.
 — Фамилия?.. Собирайте вещи...
 Вы, сонный и промерзший, собираете ваше борохло и топаете куда-то в ночь, задавая себe беспокойный вопрос: куда это вас волокут? То ли в другой барак, то ли на Лeсную Рeчку? Потом оказалось, что, выйдя с пожитками из барака и потеряв в темнотe свое начальство, вы имeете возможность плюнуть на 6 всe его классификации и реорганизации и просто вернуться на старое мeсто. Но если это мeсто было у печки, оно в течение нeскольких секунд будет занято кeм-то другим. Ввиду этих обстоятельств, был придуман другой метод. Очередного начальника колонны, стаскивавшего меня за ноги, я с максимальной свирeпостью послал в нехорошее мeсто, лежащее дальше Лeсной Рeчки.
 Посланный в нехорошее мeсто, начальник колонны сперва удивился, потом рассвирeпeл. Я послал его еще раз и высунулся из нар с завeдомо мордобойным видом. О моих троцкистских загибах с завeдующим снабжением начальник колонны уже знал, но, вeроятно, в его памяти моя физиономия с моим именем связана не была...
 Высунувшись, я сказал, что он, начальник колонны, подрывает лагерную дисциплину и занимается административным головокружением, что ежели он меня еще раз потащит за ноги, так я его так в "Перековкe" продерну, что он свeта Божьего не увидит.
 "Перековка", как я уже говорил, — это листок лагерных доносов. В Медгорe было ее центральное издание. Начальник колонны заткнулся и ушел. Но впослeдствии эта сценка мнe даром не прошла.

КАБИНКА МОНТЕРОВ 


 Одной из самых тяжелых работ была пилка и рубка дров. Рубка еще туда сюда, а с пилкой было очень тяжело. У меня очень мало выносливости к однообразным механическим движениям. Пила же была совeтская, на сучках гнулась, оттопыривались в стороны зубцы, разводить мы их вообще не умeли; пила тупилась послe пяти-шести часов работы. Вот согнулись мы над козлами и пилим. Подошел какой-то рабочий, маленького роста, вертлявый и смeшливый.
 — Что, пилите, господа честные? Пилите! Этакой пилой хоть отца родного перепиливать. А ну ка, дайте я на струмент ваш посмотрю.
 Я с трудом вытащил пилу из пропила. Рабочий крякнул:
 — Ее впустую таскать, так нужно по трактору с каждой стороны поставить. Эх, уж так и быть, дам -ка я вам пилочку одну — у нас в кабинкe стоит, еще старорежимная.
 Рабочий как будто замялся, испытующе осмотрeл наши очки: "Ну, вы, я вижу, не из таких, чтобы сперли; как попилите, так поставьте ее обратно в кабинку".
 Рабочий исчез и через минуту вернулся с пилой. Постучал по
полотнищу, пила дeйствительно звенeла. "Посмотрите — ус-то какой". На зубцах пилы дeйствительно был "ус " — отточенный, как иголка, острый конец зубца. Рабочий поднял пилу к своему глазу и посмотрeл на линию зубцов: "а разведена-то — как по ниточкe". Разводка дeйствительно была — как по ниточкe. Такой пилой, в самом дeлe, можно было и норму выработать. Рабочий вручил мнe эту пилу с какой-то веселой торжественностью и с видом мастерового человeка, знающего цeну хорошему
инструменту.
 — Вот это пила! Даром, что при царe сдeлана. Хорошие пилы при царe дeлали... Чтобы, так сказать, трудящийся класс пополам перепиливать и кровь из него сосать. Н-да... Такое-то дeльце, господа товарищи. А теперь ни царя, ни пилы, ни дров... Семья у меня в Питерe, так черт его знает, чeм она там топит... Ну, прощевайте, бeгу. Замерзнете — валяйте к нам в кабинку грeться. Ребята там подходящие — еще при царe сдeланы. Ну, бeгу...
 Эта пила сама в руках ходила. Попилили, сeли отдохнуть. Достали из карманов по куску промерзшего хлeба и стали завтракать. Шла мимо какая-то группа рабочих. Предложили попилить: вот мы вам покажем класс. Показали. Класс дeйствительно был высокий — чурбашки отскакивали от бревен, как искры.
 — Ко всякому дeлу нужно свою сноровку имeть, — с каким –то поучительным сожалeнием сказал высокий мрачный рабочий. На его изможденном лицe была характерная татуировка углекопа — голубые пятна
царапин с въевшейся на всю жизнь угольной пылью.
 — А у вас-тооткуда такая сноровка? — спросил я. — Вы, видимо,
горняк? Не из Донбасса?
 — И в Донбассe был. А вы по этим мeткам смотрите? — Я кивнул головой. — Да, уж кто в шахтах был, на всю жизнь мeченым остается. Да, там пришлось. А вы не инженер?
 Так мы познакомились с кондовым, наслeдственным петербургским рабочим, товарищем Мухиным. Революция мотала его по всeм концам земли русской, но в лагерь он поeхал из своего родного Петербурга. История была довольно стандартная. На заводe ставили новый американский сверлильный автомат — очень путанный, очень сложный. В цeлях экономии валюты и утирания носа заграничной буржуазии какая-то комсомолькая бригада взялась смонтировать этот станок самостоятельно, без помощи фирменных монтеров. Работали, дeйствительно звeрски. Иностранной буржуазии нос, дeйствительно, утерли: станок был смонтирован что-то в два или три раза скорeе, чeм его полагается монтировать на американских заводах. Какой-то злосчастный инженер, которому в порядкe дисциплины навязали руководство этим монтажем, получил даже какую-то премию; позднeе я этого инженера встрeтил здeсь же, в ББК...
 Словом — смонтировали. Во главe бригады, обслуживающей этот автомат, был поставлен Мухин, "я уж, знаете, стрeляный воробей, а тут вертeлся, вертeлся и — никакая сила... Сглупил. Думал, покручусь недeлю, другую — да и назад, в Донбасс, сбeгу. Не успeл, черт его дери"...
 ...Станок лопнул в процессe осваивания. Инженер, Мухин и еще двое рабочих поeхали в концлагерь по обвинению во вредительствe. Мухину, впрочем, "припаяли" очень немного 6 — всего три года; инженер за "совeтские темпы" заплатил значительно дороже...
 ...— Так вот, значит, и сижу... Да мнe-то что? Если про себя говорить — так мнe здeсь лучше, чeм на волe было. На волe у меня — одних ребятишек четверо: жена, видите ли, ребят очень уж любить, — Мухин уныло усмeхнулся. — Ребят, что и говорить, и я люблю, да развe такое теперь время... Ну, значит — на заводe двe смeны подряд работаешь. Домой придешь — еле живой. Ребята полуголодные, а сам уж и вовсе голодный... Здeсь кормы — не хуже, чeм на волe, были: гдe в квартирe у вольнонаемных проводку поправишь, гдe — что: перепадает. Н-да, мнe-то еще — ничего. А вот — как семья живет — и думать страшно...

 ___

 На другой день мы все пилили тe же дрова. С сeверо-востока, от Блого моря и тундр, рвался к Ладогe пронизывающий полярный вeтер. Бушлат он пробивал насквозь. Но даже и бушлат плюс кожанка очень мало защищали наши коченeющие тeла от его сумасшедших порывов. Временами он вздымал тучи колючей, сухой снeжной пыли, засыпавшей лицо и проникавшей во всe скважины наших костюмов, прятал под непроницаемым для глаза пологом сосeдния здания, электростанцию и прилeпившуюся к ней кабинку монтеров, тревожно гудeл в вeтвях сосен. Я чувствовал, что работу нужно бросать и удирать. Но куда удирать? Юра прыгал поочередно то на правой, то на лeвой ногe, прятал свои руки за пазуху и лицо его совсeм уж посинeло...
 Из кабинки монтеров выскочила какая-то смутная, завьюженная фигура, и чей-то относимый в бурю голос проревeл:
 — Эй, хозяин, мальца своего заморозишь. Айдате к нам в кабинку. Чайком угостим...
 Мы с великой готовностью устремились в кабинку. Монтеры — народ дружный и хозяйственный. Кабинка представляла собою досчатую пристроечку, внутри были нары, человeк этак на 10—15, стоял большой чисто выструганный стол, на стeнках висeли географические карты — старые, изодранные и старательно подклеенные школьные полушария, висeло весьма скромное количество вождей, так сказать, — ни энтузиазма, но и ни контр-революции, вырeзанные из каких-тожурналов портреты Тургенева, Достоевского и Толстого — тоже изорванные и тоже подклеенные. Была полочка с книгами — десятка четыре книг. Была шахматная доска и самодeльные шахматы. На специальных полочках с какими-то дырками были поразвeшаны всякие слесарные и монтерские инструменты. Основательная печурка — не жестяная, а каменная — пылала привeтливо и уютно. Над ней стоял громадный жестяной чайник, и из чайника шел пар.
 Все это я, впрочем, увидeл только послe того, как снял и протер запотeвшие очки. Увидeл и человeка, который натужным басом звал нас в кабинку — это оказался рабочий, давеча снабдивший нас старорежимной пилой. Рабочий тщательно припер за нами двери.
 — Никуда такое дeло не годится. По такой погодe — пусть сами пилят, сволочи. Этак — был нос, хвать — и нeту... Что вам — казенные дрова дороже своего носа? К чертовой матери. Посидите, обогрeйтесь, снимите бушлаты, у нас тут тепло.
 Мы сняли бушлаты. На столe появился чаек — конечно, по совeтски: просто кипяток, без сахару и безо всякой заварки... Над нарами высунулась чья-то взлохмаченная голова.
 — Что, Ван Палыч, пильщиков наших приволок?
 — Приволок.
 — Давно бы надо. Погодка стоит, можно сказать, партейная. Ну, и сволочь же погода, прости Господи. Чаек, говоришь, есть. Сейчас слeзу.
 С нар слeз человeк лeт тридцати, невысокого роста смуглый крeпыш 
с неунывающими, разбитными глазами — чeм-то он мнe напоминал Гендельмана.
 — Ну, как вы у нас в гостях — позвольте уж представиться по всей формe: Петр Миронович Середа, потомственный почетный пролетарий. Был техником, потом думал быть инженером, а сижу вот здeсь. Статья 58, пункт 7,7 срок — десять, пять отсидeл. А это, — Середа кивнул на нашего смeшливого рабочего с пилой, — это, как говорится, просто Ленчик. Ван Палыч Ленчик. Из неунывающего трудящего классу. Пункт пятьдесят девять — три.8 А сроку всего пять. Повезло нашему Ленчику. Людей рeзал, можно сказать, почем зря — а лeт-товсего пять...
 Ленчик запихнул в печку полeно — вeроятно, нашей же пилки — вытер руку об штаны.
 — Значит, давайте знакомиться по всей формe. Только фамилия моя не Ленчик — Мироныч — он мастер врать, — а Ленчицкий. Но для простоты обращения — я и за Ленчика хожу... Хлeба хотите?
 Хлeб у нас был свой. Мы отказались и представились "по всей формe".
 — Это мы знаем, — сказал Середа, — Мухин об вас уже все доложил. Да вот он, кажется, и топает.
 За дверью раздался ожесточенный топот ног, обивающих снeг, и в кабинку вошли двое: Мухин и какой-то молодой парнишка лeт двадцати двух — двадцати трех. Поздоровались. Парнишка пожал нам руки и хмыкнул что-то невразумительное.

 7 Вредительство.

 8 Бандитизм.

 — А ты, Пиголица, ежели с людьми знакомишься, так скажи, как тебя и по батюшкe и по матушкe величать... Когда это мы тебя, дите ты колхозное, настоящему обращению выучим. Был бы я на мeстe папашки твоего званого — так порол бы я тебя на каждом общем собрании.
 Мухин устало сложил свои инструменты.
 — Брось ты, Ленчик, зубоскалить.
 — Да, Господи же, здeсь одним зубоскальством и прожить можно. Ежели бы мы с Середой не зубоскалили бы и день и ночь — так ты бы давно повeсился. Мы тебя, браток, одним зубоскальством от петли спасаем... Нeту у людей благодарности. Ну, давайте что ли с горя чай пить.
 Усeлись за стол. Пиголица мрачно и молчаливо нацeдил себe кружку кипятку, потом, как бы спохватившись, передал эту кружку мнe. Ленчик лукаво подмигнул мнe: обучается, дескать, парень "настоящему обращению". Середа полeз на свои нары и извлек оттуда небольшую булку бeлого хлeба, порeзал ее на части и молча разложил перед каждым из присутствующих. Бeлого хлeба мы не видали с момента нашего водворения в ГПУ. Юра посмотрeл на него не без вождeления в сердцe своем и сказал:
 — У нас, товарищи, свой хлeб есть, спасибо, не стоит...
 Середа посмотрeл на него с дeланной внушительностью.
 — А вы, молодой человeк, не кочевряжтесь, берите примeр со старших — тe отказываться не будут. Это хлeб трудовой. Чинил проводку и от пролетарской барыни на чаек, так сказать, получил.
 Монтеры и вообще всякий мастеровой народ ухитрялись даже здeсь, в лагерe, заниматься кое-какой "частной практикой". Кто занимался проводкой и починкой электрического освeщения у вольнонаемных — т.е. в чекистских квартирах, кто из ворованных казенных материалов мастерил ножи, серпы или даже косы для вольного населения, кто чинил замки, кто занимался "внутренним товарооборотом " по такой примeрно схемe: монтеры снабжают кабинку мукомолов спертым с электростанции керосином, мукомолы снабдят монтеров спертой с мельницы мукой — всe довольны. И всe — сыты. Не жирно, но сыты. Так что, напримeр, Мухин высушивал на печкe почти весь свой пайковый хлeб и слал его, через подставных, конечно, лиц, на волю, в Питер, своим ребятишкам. Вся эта рабочая публика жила дружно и спаянно, в "актив " не лeзла, доносами не занималась, выкручивалась, как могла, и выкручивала кого могла.
 Ленчик взял свой ламоток бeлого хлeба и счел своим долгом поддержать Середу:
 — Как сказано в писании: дают — бери, а бьют — бeги. Середа у нас парень умственный. Он жратву из такого мeста выкопает, гдe десятеро других с голоду бы подохли... Говорил я вам — ребята у нас — гвозди, при старом режимe сдeланы, не то что какая-нибудь совeтская фабрикация, — Ленчик похлопал по плечу Пиголицу, — не то, что вот — выдвиженец –то этот...
 Пиголица сумрачно отвел плечо: 7
 — Бросил бы трепаться, Ленчик. Что это ты все про старый режим врешь. Мало тебя, что ли, по мордe били.
 — Насчет морды — не приходилось, браток, не приходилось. Конечно, люди мы простые. По пьяному дeлу — не без того, чтобы и потасовочку завести... Был грeх, был грeх... Так я, браток, на свои деньги пил, на заработанные... Да и денег у меня, браток, довольно было, чтобы и выпить, и закусить, и машину завести, чтоб играла вальс "Дунайские волны"... А ежели перегрузочка случалась, это значит: "извозчик, на Петербургскую двугривенный?" За двугривенный двe версты барином eдешь. Вот как оно, браток.
 — И все ты врешь, — сказал Пиголица, — уж врал бы в своей компании — черт с тобой.
 — Для нас, браток, всяк хороший человeк — своя компания.
 — Наш Пиголица, — вставил свое разъяснение Середа, — парень хороший. Что он нeсколько волком глядит — это оттого, что в мозгах у него малость промфинплана не хватает. И чего ты треплешься, чучело? Говорят люди, которые почище твоего видали. Сиди и слушай. Про хорошую жизнь и в лагерe вспомнить приятно.
 — А вот я послушаю, — раздраженно сказал Пиголица. — Всe вы старое хвалите, как сговорились, а вот я свeжего человeка спрошу.
 — Ну, ну... Спроси, спроси.
 Пиголица испытующе уставился в меня.
 — Вы, товарищ, старый режим, вeроятно, помните?
 — Помню.
 — Значит, и закусочку, и выпивку покупать приходилось?
 — Не без того.
 — Вот старички эти меня разыгрывали — ну, они сговорившись. Вот, скажем, если Ленчик дал бы мнe в старое время рубль и сказал: пойди, купи... — дальнeйшее Пиголица стал отсчитывать по пальцам: — полбутылки водки, фунт колбасы, бeлую булку, селедку, два огурца... да, что еще... да, еще папирос коробку — так сколько с рубля будет сдачи?
 Вопрос Пиголицы застал меня нeсколько врасплох. Черт его знает, сколько все это стоило... Кромe того, в Совeтской России не очень уж удобно вспоминать старое время, в особенности не в терминах официальной анафемы. Я слегка замялся. Мухин посмотрeл на меня со своей невеселой улыбкой.
 — Ничего, не бойтесь, у парня в головe — путаница, а так, он парень ничего, в стукачах не работает... Я сам напомню, полбутылки...
 — А ты не подсказывай, довольно уже разыгрывали. Ну, так сколько будет сдачи?
 Я стал отсчитывать — тоже по пальцам: полбутылки, примeрно, четвертак, колбаса — вeроятно, тоже (Мухин подтверждающе кивнул головой, и Пиголица беспокойно оглянулся на него), 7 булка — пятак, селедка — копeйки три, огурцы — тоже вродe пятака, папиросы... Да, так с двугривенный сдачи будет.
 — Никаких сдачей, — восторженно заорал Ленчик, — кутить, так кутить. Гони, Пиголица, еще пару пива и четыре копeйки сдачи. А? Видал миндал?
 Пиголица растерянно и подозрительно осмотрeл всю компанию.
 — Что? — спросил Мухин, — опять скажешь: сговорившись?
 Вид у Пиголицы был мрачный, но отнюдь не убeжденный.
 — Все это — ни черта подобного. Если бы такие цeны были — и революции никакой не было бы. Ясно.
 — Вот такие-то умники, вродe тебя, революцию и устраивали.
 — А ты не устраивал?
 — Я?
 — Ну да, ты.
 — Таких умников и без меня хватало, — не слишком искренно отвeтил Середа.
 — Тебe, Пиголица, — вмeшался Ленчик, — чтобы прорыв в мозгах заткнуть, нужно по старым цeнам не иначе как рублей тысячу пропить. Ох, и балда, прости Господи... Толкуешь тут ему, толкуешь... Заладил про буржуев, а того, что под носом, — так ему не видать...
 — А тебe буржуи нравятся?
 — А ты видал буржуя?
 — Не видал, а знаю.
 — Сукин ты сын, Пигалица, вот что я тебe скажу. Что ты, орясина, о буржуe знаешь? Сидeл у тебя буржуй и торговал картошкой. Шел ты к этому буржую и покупал на три копeйки картофеля — и горюшка тебe было мало. А как остался без буржуя — на заготовки картофеля eздил?
 — Не eздил.
 — Ну, так на хлeбозаготовки eздил, все одно, один черт. Eздил?
 — Eздил.
 — Очень хорошо... Очень замeчательно. Значит, будем говорить так: замeсто того, чтобы пойти к буржую и купить у него на три копeйки пять фунтов картофеля, — Ленчик поднял указующий перст, — на три копeйки пять фунтов — безо всякого там бюрократизма, очередей, — eхал, значит, наш уважаемый и дорогой пролетарский товарищ Пиголица у мужика картошку грабить. Так. Ограбил. Привез. Потом говорят нашему дорогому и уважаемому товарищу Пиголицe: не будете ли вы так любезны в порядкe комсомольской или там профсоюзной дисциплины идти на станцию и насыпать эту самую картошку в мeшки — субботник, значит. На субботники ходил?
 — А ты не ходил?
 — И я ходил. Так я этим не хвастаюсь.
 — И я не хвастаюсь.
 — Вот это — очень замечательно, хвастаться тут, братишечка, вовсе уж нечeм: гнали — ходил. Попробовал бы не пойти... Так вот, значит, ограбивши картошку, ходил наш Пиголица и картошку грузил ; конечно, не всe Пиголицы ходили и грузили, кое-кто и кишки свои у мужика оставил. Потом ссыпал Пиголица картошку из мeшков в подвалы, потом перебирал Пиголица гнилую картошку от здоровой, потом мотался наш Пиголица по разным бригадам и кавалериям — то кооператив ревизовал, то чистку устраивал, то карточки провeрял и черт его знает что... И за всю эту за волыночку получил Пиголица карточку, а по карточкe — пять кил картошки в мeсяц, только кила-то эти, извините уж, не по три копeечки, а по тридцать. Да еще и в очереди постоишь...
 — За такую работу, да при старом режимe — пять вагонов можно было бы заработать.
 — Почему — пять вагонов? — спросил Пиголица.
 — А очень просто. Я, скажем, рабочий, мое дeло — за станком стоять. Если бы я все это время, что я на заготовки eздил, на субботники ходил, по бригадам мотался, в очередях торчал, — ты подумай, сколько я бы за это время рублей выработал. Да настоящих рублей, золотых. Так вагонов на пять и вышло бы.
 — Что это вы все только на копeйки, да на рубли все считаете?
 — А ты на что считаешь?
 — Вот и сидeл буржуй на твоей шеe.
 — А на твоей шеe никто не сидит? И сам ты-то гдe сидишь? Если уж об шеe разговор пошел — тут уж молчал бы ты лучше. За что тебe пять лeт припаяли? Дал бы в морду старому буржую — отсидeл бы недeлю и кончено. А теперь вмeсто буржуя — ячейка. Кому ты дал в морду? А вот пять лeт просидишь. Да потом еще домой не пустят eзжай куда-нибудь к чертовой матери. И поeдешь. Насчет шеи — кому уж кому, а тебe бы, Пиголица, помалкивать лучше бы...
 — Если бы старый буржуй, — сказал Ленчик, — если бы старый буржуй тебe такую картошку дал, как сейчас кооператив дает — так этому бы буржую всю морду его же картошкой вымазали бы...
 — Так у нас еще не налажено. Не научились...
 — Оно, конечно, не научились! За пятнадцать-то лeт? За пятнадцать лeт из обезьяны профессора сдeлать можно, а не то что картошкой торговать. Наука, подумаешь. Раньше никто не умeл ни картошку садить, ни картошкой торговать! Инструкций, видишь ли, не было! Картофельной политграмоты не проходили! Скоро не то, что сажать, а и жевать картошку разучимся...
 Пиголица мрачно поднялся и молча стал вытаскивать из полок какие-то инструменты. Вид у него был явно отступательный.
 — Нужно эти разговоры, в самом дeлe, бросить, — 7 степенно сказал Мухин. — Что тут человeку говорить, когда он уши затыкает. Вот просидит еще года с два — поумнeет.
 — Кто поумнeет — так еще неизвeстно. Вы все в старое смотрите, а мы наперед смотрим.
 — Семнадцать лeт смотрите.
 — Ну и семнадцать лeт. Ну, еще семнадцать лeт смотрeть будем. А заводы-то построили?
 — Иди ты к чертовой матери со своими заводами, дурак, — обозлился Середа, — заводы построили? Так чего же ты, сукин сын, на Тулому не eдешь, электростанцию строить? Ты почему, сукин сын, не eдешь? А? Чтобы строили, да не на твоих костях? Дурак, а своих костей подкладывать не хочет...
 На Туломe — это верстах в десяти южнeе Мурманска — шла в это время стройка электростанции, конечно, "ударная" стройка и, конечно, "на костях " — на большом количествe костей. Всe, кто мог как-нибудь извернуться от посылки на Тулому, изворачивались изо всeх сил. Видимо, изворачивался и Пиголица.
 — А ты думаешь — не поeду?
 — Ну, и eзжай ко всeм чертям. Одним дураком меньше будет.
 — Подумаешь — умники нашлись. В семнадцатом году, небось, всe против буржуев перли. А теперь — остались без буржуев, так кишка тонка. Няньки нeту. Хотeл бы я послушать, что это вы в семнадцатом году про буржуев говорили... Тыкать в нос кооперативом, да лагерем — теперь всякий дурак может. Умники... Гдe ваши мозги были, когда вы революцию устраивали?
 Пиголица засунул в карман свои инструменты и исчез.
 Мухин подмигнул мнe:
 — Вот это правильно сказано, здорово заворочено. А то, в самом дeлe — насeли всe на одного... — В тонe Мухина было какое-то удовлетворение. Он не без нeкоторого ехидства посмотрeл на Середу. — А то — тоже, кто там ни устраивал — а Пиголицам-то расхлебывать приходится. А Пиголицам-то— куда податься...
 — Н-да, — как бы оправдываясь перед кeм -то, протянул Середа, — в семнадцатом году, оно, конечно... Опять же — война. Дурака, однако, что и говорить, сваляли, так не вeк же из-за этого в дураках торчать... Поумнeть пора бы...
 — Ну, и Пиголица — поживет с твое — поумнeет... А тыкать парню в нос: дурак да дурак — это тоже не дeло... В такие годы — кто в дураках не ходил...
 — А что за парень этот, Пиголица? — спросил я. — Вы увeрены, что он в третью часть не бeгает?
 — Ну, нeт, этого нeту, — торопливо сказал Середа, как бы обрадовавшийся перемeнe темы — Этого — нeт. Это сын Мухинского приятеля. Мухин его здeсь и подобрал... Набил морду какому-то комсомольскому секретарю — вот ему пять лeт и припаяли... Без Мухина — пропал бы, пожалуй, 7 парнишка... — Середа как-то неуютно поежился, как бы что-то вспоминая... — Таким вот, как Пиголица, — здeсь хуже всего, ума еще немного, опыта — и того меньше, во всякие там политграмоты взаправду вeрят... Думает, что и в самом дeлe — царство трудящихся. Но вот — пока что пять лeт уже имeет, какие-то там свои комсомольские права отстаивал... А начнет отстаивать здeсь — совсeм пропадет. Ты, Мухин, зря за него заступаешься. Никто его не обижает, а нужно, чтобы парень ходил, глаза раскрывши... Ежели бы нам в семнадцатом году так бы прямо, как дважды — два, доказали: дураки вы, ребята, сами себe яму роете, — мы бы здeсь не сидeли...
 — А вот вы лично в семнадцатом году такие доказательства стали бы слушать?
 Середа кисло поморщился и для чего-то посмотрeл в окно.
 — Вот то-то и оно, — неопредeленно сказал он.

Дальше


















Communism © 2024 | Информация | Используются технологии uCoz |