|
Communism » Россия в концлагере
ЗУБАМИ — ГРАНИТ НАУКИ
От Гончарова меня оторвал Юра: снова понадобилось мое математическое вмeшательство. Стали разбираться. Выяснилось, что, насeдая на тригонометрию, Пиголица имeл весьма неясное представление об основах алгебры и геометрии, тангенсы цeплялись за логарифмы, логарифмы за степени, и вообще было непонятно, почему доброе русское "х" именуется иксом. Кое-какие формулы были вызубрены на зубок, но между ними оказались провалы, разрыв всякой логической связи между предыдущим и послeдующим: то, что на совeтском языкe именуется "абсолютной неувязкой". Попытались "увязать". По этому поводу я не без нeкоторого удовольствия убeдился, что как ни прочно забыта моя гимназическая математика — я имeю возможность восстановить логическим путем очень многое, почти все. В назидание Пиголицe — а, кстати, и Юрe — я сказал нeсколько вдумчивых слов о необходимости
систематической учебы: вот -де учил это двадцать пять лeт тому назад и никогда не вспоминал, а когда пришлось — вспомнил... К моему назиданию Пиголица отнесся раздражительно:
— Ну, и чего вы мнe об этом рассказываете — будто я сам не знаю... Вам хорошо было учиться, никуда вас не гоняли, сидeли и зубрили... А тут мотаешься, как навоз в проруби... И работа на производствe, и комсомольская нагрузка, и профсоюзная нагрузка, и всякие субботники... Чтобы учиться — зубами время вырывать надо. Мeсяц поучишься — потом попрут куда-нибудь на село — начинай сначала... Да еще и жрать нечего... Нeт, уж вы мнe насчет старого режима — оставьте...
Я отвeтил, что хлeб свой я зарабатывал с пятнадцати 8 лeт, экзамен на аттестат зрeлости сдал экстерном, в университетe учился на собственные деньги и что таких, как я, было сколько угодно. Пиголица отнесся к моему сообщению с нескрываемым недовeрием, но спорить не стал:
— Теперь старого режима нeту — так можно про него что угодно говорить... Правящим классам, конечно, очень неплохо жилось, я и не говорю, зато трудящийся народ...
Акульшин угрюмо кашлянул.
— Трудящийся народ, — сказал он, не отрывая глаз от печки, — трудящийся народ по лагерям не сидeл и с голодухи не дох... А ход был — куда хочешь: хочешь — на завод, хочешь — в университет...
— Так ты мнe еще скажешь, что крестьянскому парню можно было в университет идти?
— Скажу... И не то еще скажу... А куда теперь крестьянскому парню податься, когда ему eсть нечего? В колхоз?
— А почему же не в колхоз?
— А такие, как ты, будут командовать, — презрительно спросил Акульшин и, не дожидаясь отвeта, продолжал о давно наболeвшем: — на дураках власть держится; понабрали дураков, лодырей, пропойц — вот и командуют: пятнадцать лeт из голодухи вылeзть не можем.
— Из голодухи? Ты думаешь, городской рабочий не голодает? А кто эту голодуху устроил? Саботируют, сволочи, скот рeжут, кулачье...
— Кулачье?... — Усы Акульшина встали дыбом. — Кулачье? Это кулачье-то Россию разорило? А? Кулачье, а не товарищи-то ваши с револьверами и лагерями? Кулачье? Ах, ты, сукин ты сын, сопляк. — Акульшин запнулся, как бы не находя слов для выражения своей ярости. — Ах, ты, сукин сын, выдвиженец...
Выдвиженца Пиголица вынести не смог.
— А вы, папаша, — сказал он ледяным тоном, — если пришли грeться, так грeйтесь, а то за выдвиженца можно и по мордe получить.
Акульшин грузно поднялся с табуретки.
— Это — ты-то... по мордe... — и сдeлал шаг вперед.
Вскочил и Пиголица. В лицe Акульшина была неутолимая ненависть ко всякого рода активистам, а в Пиголицe он не без нeкоторого основания чувствовал нeчто активистское. Выдвиженец же окончательно вывел Пиголицу
из его и без того весьма неустойчивого нервного раздражения. Термин
"выдвиженец " звучит в неофициальной России чeм-то глубоко
издeвательским и по убойности своей превосходит самый оглушительный мат.
Запахло дракой. Юра тоже вскочил.
— Да бросьте вы, ребята, — начал было он... Однако, момент для
мирных переговоров оказался неподходящим. Акульшин вeжливо отстранил
Юру, как-то странно исподлобья уставился в Пиголицу и вдруг схватил его
за горло. Я, проклиная свои давешния уроки джиу-джитсу, ринулся на пост
8 миротворца. Но в этот момент дверь кабинки раскрылась и оттуда,
как deus ex machиna, появились Ленчик и Середа. На все происходившее
Ленчик реагировал довольно неожиданно.
— Ура, — заорал он. — Потасовочка? Рабоче-крестьянская смычка?
Вот это я люблю... Вдарь его, папаша, по заду... Покажи ему, папаша...
Середа отнесся ко всему этому с менeе зрeлищной точки зрeния.
— Эй, хозяин, пришел в чужой дом, так рукам воли не давай. Пусти
руку. В чем тут дeло?
К этому моменту я уже вeжливо обжимал Акульшина за талию. Акульшин
отпустил руку и стоял, тяжело сопя и не сводя с Пиголицы взгляда,
исполненного ненависти. Пиголица стоял, задыхаясь, с перекошенным
лицом...
— Та-ак, — протянул он... — Цeльной, значит, бандой собрались...
Та-ак.
Никакой "цeльной банды", конечно, и в поминe не было — наоборот, в сущности, всe стали на его, Пиголицы, защиту. Но под бандой Пиголица разумeл, видимо, весь "старый мир ", который он когда-то был призван "разрушить"; да и едва ли Пиголица находился в особенно вмeняемом состоянии.
— Та-ак, — продолжал он, — по старому режиму, значит, дeйствуете...
— При старом режимe, дорогая моя пташечка Пиголица, — снова затараторил Ленчик, — ни в каком лагерe ты бы не сидeл, а уважаемый покойничек, папаша твой то есть, просто загнул бы тебe в свое время салазки, да всыпал бы тебe, сколько полагается.
"Салазки" добили Пиголицу окончательно. Он осeкся и стремительно ринулся к полочкe с инструментами и дрожащими руками стал вытаскивать оттуда какое-то зубило. "Ах, так салазки, я вам покажу салазки". Юра протиснулся как-то между ним и полкой и дружественно обхватил парня за плечи...
— Да, брось ты, Сашка, брось, не видишь что ли, что ребята просто дурака валяют, разыгрывают тебя...
— Ага, разыгрывают, вот я им покажу розыгрыш...
Зубило было уже в руках Пиголицы. На помощь Юрe бросились Середа и я...
— Разыгрывают... Осточертeли мнe эти розыгрыши. Всякая сволочь в нос тыкает: дурак, выдвиженец, грабитель... Что, грабил я тебя? — вдруг яростно обернулся он к Акульшину.
— А что, не грабил?
— Послушай, Саша, — нeсколько неудачно вмeшался Юра, — вeдь и в самом дeлe грабил. На хлeбозаготовки вeдь eздил?
Теперь ярость Пиголицы обрушилась на Юру.
— И ты — тоже. Ах, ты, сволочь, а тебя пошлют, так ты не поeдешь. А ты на каком хлeбe в Берлинe учился? Не на том, что я на заготовках грабил?
Замeчание Пиголицы могло быть вeрно в прямом смыслe и оно безусловно было вeрно в переносном. Юра сконфузился.
— Я не про себя говорю. Но вeдь Акульшину-то от этого не легче, что ты — не сам, а тебя посылали.
— Стойте ребята, — сурово сказал Середа, — стойте. А ты, папашка, послушай: я тебя знаю. Ты в третьей плотницкой бригадe работал?
— Ну, работал, — как-то подозрительно отвeтил Акульшин.
— Новое здание ШИЗО строил?
— Строил.
— Заставляли?
— А что, я по своей волe здeсь?
— Так какая разница: этого паренька заставляли грабить тебя, а тебя заставляли строить тюрьму, в которой этот паренек сидeть, может, будет? Что, своей волей мы тут всe сидим? Тьфу, — свирeпо сплюнул Середа, — вот, мать вашу... сволочи, сукины дeти... Семнадцать лeт Пиголицу мужиком по затылку бьют, а Пиголицей из мужика кишки вытягивают... Так еще не хватало, чтобы вы для полного комплекта удовольствия еще друг другу в горло и по своей волe цeплялись.. Ну, и дубина народ, прости Господи. Замeсто того, чтобы раскумекать, кто и кeм вас лупит — не нашли другого разговору, как друг другу морды бить... А тебe, хозяин, — стыдно, старый ты мужик, тебe уж давно бы пора понять.
— Давно понял, — сумрачно сказал Акульшин.
— Так чего же ты в Пиголицу вцeпился?
— А ты видал, что по деревням твои Пиголицы дeлают?
— Видал. Так что, он по своей волe?
— Эх ребята, — снова затараторил Ленчик, — не по своей волe воробей навоз клюет... Конечно, ежели потасовочка по хорошему от доброго сердца, отчего же и кулаки не почесать... а всамдeлишно за горло цeпляться никакого расчету нeт.
Юра за это время что-то потихоньку втолковывал Пиголицe.
— Ну и хрeн с ними, — вдруг сказал тот. — Сами же, сволочи, все это устроили, а теперь мнe в нос тычут. Что — я революцию подымал? Я совeтскую власть устраивал? А теперь, как вы устроили, так гдe я буду жить? Что я в Америку поeду? Хорошо этому, — Пиголица кивнул на Юру, — он всякие там языки знает, а я куда дeнусь? Если вам всeм про старый режим повeрить, так выходит, просто с жиру бeсились, революции вам только не хватало... А я за кооперативный кусок хлeба, как сукин сын, работать должен. А мнe, чтобы учиться, так послeднее здоровье отдать нужно, — в голосe Пиголицы зазвучали нотки истерики... — Ты что меня, сволочь, за глотку берешь, — повернулся он к Акульшину, — ты что меня загрудь давишь? Ты, сукин сын, не на пайковом хлeбe рос, так ты меня, как муху, задушить можешь. Ну и души, мать твою... души... — Пиголица судорожно стал расстегивать воротник своей рубашки, застегнутой не пуговицами, а веревочками... — Нате, 9 бейте, душите, что я дурак, что
я выдвиженец, что у меня сил нeту, — нате, душите...
Юра дружественно обнял Пиголицу и говорил ему какие-то довольно бессмысленные слова: да брось ты, Саша, да ну их всeх к чертовой матери: не понимают, когда можно шутить — и что-то в этом родe. Середа сурово сказал Акульшину:
— А ты бы, хозяин, подумать должен, может, и сын твой гдe-нибудь тоже так болтается... Ты, вот, хоть молодость видал, а они — что? Что они видали? Развe от хорошей жизни на хлeбозаготовки перли? Развe ты таким в двадцать лeт не был? Сидeл ты в лагерe? Помочь парню надо, а не заглотку его хватать.
— Помочь? — презрительно усмeхнулся Пиголица. — Помочь? Много вы тут мнe помогли?..
— Не трепись, Саша, зря... Конечно, иногда, может, очень уж круто заворачивали, а все же вот подцeпил же тебя Мухин, и живешь ты не в баракe, а в кабинкe, и учим мы тебя ремеслу, и вот Юра с тобою математикой занимается, и вот товарищ Солоневич о писателях рассказывает... Значит — хотeли помочь...
— Не надо мнe такой помощи, — сумрачно, но уже тише сказал Пиголица.
Акульшин вдруг схватился за шапку и направился к двери:
— Тут одна только помощь: за топор — и в лeс.
— Постой, папашка, куда ты? — вскочил Ленчик, но Акульшина уже не было. — Вот совсeм послeзала публика с мозгов, ах, ты Господи, такая пурга... — Ленчик схватил свою шапку и выбeжал во двор. Мы остались втроем. Пиголица в изнеможении сeл на лавку.
— А, ну чего к.... Тут все равно никуда не вылeзешь, все равно пропадать. Не учись — с голоду дохнуть будешь, учись — так все равно здоровья не хватит... Тут только одно есть: чeм на старое оглядываться — лучше уж вперед смотрeть: может быть, что-нибудь и выйдет. Вот — пятилeтка...
Пиголица запнулся: о пятилeткe говорить не стоило...
— Как-нибудь выберемся, — оптимистически сказал Юра.
— Да ты-то выберешься. Тебe — что. Образование имeешь, парень здоровый, отец у тебя есть... Мнe, брат, труднeе.
— Так ты, Саша, не ершись, когда тебe опытные люди говорят. Не лeзь в бутылку со своим коммунизмом. Изворачивайся...
Пиголица в упор уставился на Середу.
— Изворачиваться, а куда мнe прикажете изворачиваться? — Потом Пиголица повернулся ко мнe и повторил свой вопрос: — Ну, куда?
Мнe с какой-то небывалой до того времени остротой представилась вся жизнь Пиголицы... Для него совeтский строй со всeми его украшениями — единственно знакомая ему социальная среда. Другой среды он не знает. Юрины рассказы о Германии 1927-1930 года оставили в нем только спутанность мыслей, 9 спутанность, от которой он инстинктивно стремился отдeлаться самым простым путем — путем отрицания. Для него совeтский строй есть исторически данный строй, и Пиголица, как большинство всяких живых существ, хочет приспособиться к средe, из которой у него выхода нeт. Да, мнe хорошо говорить о старом строe и критиковать совeтский! Совeтский для меня всегда был, есть и будет чужим строем, "плeном у обезьян ", я отсюда все равно сбeгу, рано или поздно сбeгу, сбeгу цeной любого риска. Но куда идти Пиголицe? Или, во всяком случаe, куда ему идти, пока миллионы Пиголиц и Акульшиных не осознали силы организации единства?
Я стал разбирать нeкоторые — примeнительно к Пиголицe — теории учебы, изворачивания и устройства. Середа одобрительно поддакивал. Это были приспособленческие теории — ничего другого я Пиголицe предложить не мог. Пиголица слушал мрачно, ковыряя зубилом стол. Не было видно — согласен ли он со мною и с Середой, или не согласен.
В кабинку вошли Ленчик с Акульшиным...
— Ну вот, — весело сказал Ленчик, — уговорил папашку. Ах, ты, Господи...
Акульшин потоптался.
— Ты уж, парнишка, не серчай... Жизнь такая, что хоть себe самому в глотку цeпляйся.
Пиголица устало пожал плечами.
— Ну, что ж, хозяин, — обратился Акульшин ко мнe, — домой что ли поeдем. Такая тьма — никто не увидит...
Нужно было eхать — а то могли бы побeг припаять. Я поднялся. Попрощались. Уходя, Акульшин снова потоптался у дверей и потом сказал:
— А ты, парнек, главное — учись. Образование — это... Учись...
— Да, уж тут — хоть кровь из носу... — угрюмо отвeтил Пиголица... — Так ты, Юрка, завтра забeжишь?
— Обязательно, — сказал Юра.
Мы вышли.
Дальше
|
