ИДИЛЛИЯ КОНЧАЕТСЯ
Наше — по лагерным масштабам идиллическое — житье на третьем лагпунктe оказалось, к сожалeнию, непродолжительным. Виноват был я сам. Не нужно было запугивать завeдующего снабжением теориями троцкисткого загиба, да еще в примeнении оных теорий к получению сверхударного обeда, не нужно было посылать начальника колонны в нехорошее мeсто. Нужно было сидeть, как мышь под метлой и не рипаться. Нужно было сдeлаться как можно болeе незамeтным...
Как-то поздно вечером наш барак обходил начальник лагпункта, сопровождаемый почтительной фигурой начальника колонны — того самого, которого я послал в нехорошее мeсто. Начальник лагпункта величественно прослeдовал мимо всeх наших клопиных дыр ; начальник колонны что-то вполголоса объяснял ему и многозначительно указал глазами на меня с Юрой. Начальник лагпункта бросил в нашу сторону неопредeленно-недоумeнный взгляд — и оба ушли. О таких случаях говорится: "мрачное предчувствие сжало его сердце". Но тут и без предчувствий было ясно: нас попытаются сплавить в возможно болeе скорострeльном порядкe. Я негласно и свирeпо выругал самого себя и рeшил на другой день предпринять какие-то еще неясные, но героические мeры. Но на другой день, утром, когда бригады проходили на работу мимо начальника лагпункта, он вызвал меня из строя и подозрительно спросил: чего я это так долго околачиваюсь на третьем лагпунктe? Я сдeлал вполнe невинное лицо и отвeтил, что мое дeло — маленькое, раз держать, значит, у начальства есть какие-то соображения по этому поводу. Начальник лагпункта с сомнeнием посмотрeл на меня и сказал: нужно будет навести справки. Наведение справок в мои расчеты никак не входило. Разобравшись в наших "требованиях ", нас сейчас же вышибли бы с третьего лагпункта куда-нибудь, хоть и не на сeвер ; но мои мeроприятия с оными требованиями не принадлежали к числу одобряемых совeтской властью дeяний. На работу в этот день я не пошел вовсе и стал неистово бeгать по всяким лагерным заведениям. Перспектив был миллион: можно было устроиться плотниками в одной из бригад, переводчиками в
технической библиотекe управления, переписчиками на пишущей машинкe, штатными грузчиками на центральной базe снабжения, лаборантами в фотолаборатории и еще в цeлом рядe мeст. Я попытался было устроиться в колонизационном отдeлe — этот отдeл промышлял расселением "вольно-ссыльных " крестьян в карельской тайгe. У меня было нeкоторое имя в области туризма и краевeдeния, и тут дeло было на мази. Но всe эти проекты натыкались на сократительную горячку; эту горячку нужно было переждать: "придите-ка этак через мeсяц — обязательно устроим ". Но меня мeсяц никак не устраивал. Не только через мeсяц, а и через недeлю мы рисковали попасть в какую-нибудь Сегежу, а из Сегежи, как нам уже было извeстно, — никуда не сбeжишь: кругом трясины, в которых не то что люди, а и лоси тонут...
Рeшил тряхнуть своей физкультурной стариной и пошел непосредственно к начальнику культурно-воспитательного отдeла (КВО) тов. Корзуну. Тов. Корзун, слегка горбатый, маленький человeк, встрeтил меня чрезвычайно вeжливо и корректно: да, такие работники нам бы нужны... а статьи ваши?.. Я отвeтил, что статьями, увы, хвастаться нечего: 58-6 и прочее. Корзун безнадежно развел руками: "Ничего не выйдет... Ваша работа по культурно-воспитательной линии — да еще и в центральном аппаратe КВО — абсолютно исключена, не о чем говорить".
...Через мeсяц тот же тов. Корзун вел упорный бой за то, чтобы перетащить меня в КВО, хотя статьи мои за это время не измeнились. Но в тот момент такой возможности тов. Корзун еще не предусматривал. Я извинился и стал уходить.
— Знаете что, — сказал мнe Корзун в догонку, — попробуйте-ка вы поговорить с "Динамо". Оно лагерным порядкам не подчинено, может, что-нибудь и выйдет.
"ДИНАМО"
"Динамо" — это "пролетарское спортивное общество войск и сотрудников ГПУ" — в сущности, один из подотдeлов ГПУ — заведение отвратительное в самой высокой степени — даже и по совeтским масштабам. Официально оно занимается физической подготовкой чекистов, неофициально оно скупает всeх мало-мальски выдающихся спортсменов СССР и, слeдовательно, во всeх видах спорта занимает в СССР первое мeсто. К какому-нибудь Иванову, подающему большие надежды в области голкиперского искусства, подходит этакий "жучек " — т.е. специальный и штатный вербовщик-скупщик — и говорит:
— Переходите-ка к нам, тов. Иванов, сами понимаете — паек, ставка, квартира...
Перед квартирой устоять трудно. Но если паче чаяния Иванов устоит даже и перед квартирой, "жучек " подозрительно говорит:
— Что? Стeсняетесь под чекистской маркой выступать? Н-даа... Придетсявами поинтересоваться...
"Динамо" выполняет функции слeжки в спортивных кругах. "Динамо" занимается весьма разносторонней хозяйственной дeятельностью: строит стадионы, монополизировало производство спортивного инвентаря, имeет цeлый ряд фабрик — и все это строится и производится исключительно трудом каторжников. "Динамо" в корнe подрeзывает всякую спортивную этику ("морально — то, что служить цeлям мировой революции").
На "мировой спартакиадe" 1928 года я в качествe судьи снял с бeговой дорожки одного из динамовских чемпионов, который с заранeе обдуманным намeрением разодрал шипами своих бeговых туфель ногу своего конкурента. Конкурент выбыл со спортивного фронта навсегда. Чемпион же, уходя с дорожки, сказал мнe: "ну, мы еще посмотрим ". В тот же день вечером я получил повeстку в ГПУ: невеселое приглашение. В ГПУ мнe сказали просто, внушительно и свирeпо: чтобы этого больше не было. Этого больше и не было: я в качествe судьи предпочел в дальнeйшем не фигурировать...
Нужно отдать справедливость и "Динамо": своих чемпионов оно кормит блестяще — это один из секретов спортивных успeхов СССР. Иногда этичемпионы выступают под флагом профсоюзов, иногда под военным флагом, иногда даже от имени промысловой кооперации — в зависимости от политических требований дня. Но всe они прочно закуплены "Динамо".
В тe годы, когда я еще мог ставить рекорды, мнe стоило больших усилий отбояриться от приглашений "Динамо": единственной реальной возможностью было прекратить всякую тренировку (по крайней мeрe, официальную). Потом наши дружественные отношения с "Динамо" шли, все ухудшаясь и ухудшаясь, и если я сeл в лагерь не из-за "Динамо", то это, во всяком случаe, не от избытка симпатии ко мнe со стороны этой почтенной организации. В силу всего этого, а также и статей моего приговора, я в "Динамо" рeшил не идти. Настроение было окаянное.
Я зашел в кабинку монтеров, гдe Юра и Пиголица сидeли за своей тригонометрией, а Мухин чинил валенок. Юра сообщил, что его дeло уже в шляпe и что Мухин устраивает его монтером. Я выразил нeкоторое сомнeние: люди чином покрупнeе Мухина ничего не могут устроить... Мухин пожал плечами.
— А мы — люди маленькие, так у нас это совсeм просто: вот сейчас перегорeла проводка у начальника третьей части — так я ему позвоню, что никакой возможности нeту: всe мастера в дежурствe, не хватает рабочих рук. Посидит вечер без свeта — какое угодно требование подпишет...
Стало легче на душe. Если даже меня попрут куда-нибудь, а Юра останется — останется и возможность через медгорских знакомых вытащить меня обратно... Но все-таки...
По дорогe из кабинки я доложил Юрe о положении дeл на моем участкe фронта. Юра вз eлся на меня сразу: конечно, нужно идти в "Динамо", если там на устройство есть хоть один шанс из ста. Мнe идти очень не хотeлось. Так мы с Юрой шествовали и ругались... Я представлял себe, что даже в удачном случаe мнe не без злорадства скажут: ага, когда мы вас звали — вы не шли... Ну, и так далeе. Да и шансы-то были нулевые... Впослeдствии оказалось, что я сильно недооцeнил большевицкой реалистичности и нeкоторых других вещей... Словом, в результатe этой перепалки, я уныло поволокся в "Динамо".
ТОВАРИЩ МЕДОВАР
На территории вольного города расположен динамовский стадион. На стадионe — низенькое деревянные домики: канцелярии, склады, жилища служащих... В первой комнатe — биллиардный зал. На двери (второй) — надпись: "Правление "Динамо". Вхожу. Очки запотeли, снимаю их и, почти ничего не видя, спрашиваю:
— Могу я видeть начальника учебной части?
Из за письменного стола подымается нeкто туманный и, уставившись в меня, нeкоторое время молчит. Молчу и я. И чувствую себя в исключительно нелeпом положении.
Нeкто туманный разводит руками:
— Елки-палки или, говоря вeжливeе, сапен -батон. Какими 9 путями вы, товарищ Солоневич, сюда попали? Или это, может быть, вовсе не вы?
— Повидимому, это — я. А попал, как обыкновенно, — по этапу.
— И давно? И что вы теперь дeлаете?
— Примeрно, мeсяц. Чищу уборные.
— Ну, это же, знаете, совсeм безобразие. Что, вы не знали, что существует ББКовское отдeление "Динамо"? Словом, с этой секунды вы состоите на службe в пролетарском спортивном обществe "Динамо" — о должности мы поговорим потом. Ну, садитесь, рассказывайте.
Я протер очки. Передо мною — фигура, мнe вовсе неизвeстная, но, во всяком случаe, ясно выраженный одессит: его собственная мамаша не могла бы опредeлить процент турецкой, еврейской, греческой, русской и прочей крови,текущей в его жилах. На крeпком туловищe — дубовая шея, на ней — жуликовато-добродушная и энергичная голова, покрытая густой черной шерстью... Гдe это я мог его видeть? Понятия не имeю. Я сажусь.
— Насчет моей работы в "Динамо" дeло, мнe кажется, не так просто. Мои статьи...
— А плевать нам на ваши статьи. Очень мнe нужны ваши статьи. Я о них даже и спрашивать не хочу. Что, вы будете толкать штангу статьями или вы ее будете толкать руками? Вы раньше рассказывайте.
Я рассказываю.
— Ну, в общем, все в порядкe. Страницы вашей истории перевертываются дальше. Мы здeсь такое дeло развернем, что Москва ахнет... На начальника лагпункта вы можете наплевать. Вы же понимаете, у нас предсeдатель — сам Успенский (начальник ББК), замeстителем его — Радецкий, начальник третьего отдeла (лагерное ГПУ), что нам УРО? Хе, плевать мы хотeли на УРО.
Я смотрю на начальника учебной части и начинаю соображать, что, во-первых, за ним не пропадешь и что, во-вторых, он собирается моими руками сдeлать себe какую-то карьеру. Но кто он? Спросить неудобно.
— А жить вы с сыном будете здeсь, мы вам отведем комнату. Ну да, конечно же, и сына вашего мы тоже устроим — это уж, знаете, если "Динамо" за что-нибудь берется, так оно это устраивает на бене мунес... А вот, кстати, и Батюшков идет, вы не знакомы с Батюшковым?
В комнату вошел крeпкий, по военному подтянутый человeк. Это был Федор Николаевич Батюшков, один из лучших московских инструкторов, исчезнувший с московского горизонта в связи с уже извeстной политизацией физкультуры. Мы с ним обмeниваемся подходящими к данному случаю междометиями.
— Так, — заканчивает Батюшков свои междометия, — словом, 9 как говорится, всe дороги ведут в Рим. Но, главное, сколько?
— Восемь.
— Статьи?
— 58-6 и так далeе.
— И давно вы здeсь?
Рассказываю.
— Ну, уж это вы, И. Л., извините, это просто свинство. Если вам самому доставляет удовольствие чистить уборные — ваше дeло. Но вeдь вы с сыном? Неужели вы думали, что в России есть спортивная организация, в которой вас не знают? В мирe есть солидарность классовая, рациональная,ну, я не знаю, какая еще, но превыше спортивной солидарности — нeт ничего. Мы бы вас в два счета приспособили бы.
— Вы, Ф. Н., не суйтесь, — сказал начальник учебной части. — Мыуже обо всем договорились.
— Ну, вы договорились, а я поговорить хочу... Эх, и заживем мы тут с вами. Будем, во-первых, — Батюшков загнул палец, — играть в теннис, во вторых, купаться, в третьих, пить водку, в четвертых... в четвертых, кажется, ничего...
— Послушайте, Батюшков, — официальным тоном прервал его начальник учебной части, — что вы себe, в самом дeлe позволяете, вeдь работа же есть.
— Ах, плюньте вы на это к чертовой матери, Яков Самойлович, кому вы это будете рассказывать? Ивану Лукьяновичу? Он на своем вeку сто тысяч всяких спортивных организаций ревизовал. Что, он не знает? Еще не хватало, чтобы мы друг перед другом дурака валять начали. Вид, конечно, нужно дeлать...
— Ну, да, вы понимаете, — нeсколько забеспокоился начальник учебной части, — понимаете, нам нужно показать класс работы.
— Ну, само собой разумeется. Дeлать вид — это единственное, что мы должны будем дeлать. Вы уж будьте спокойны, Я. С. — И. Л. тут такой вид разведет, что вы прямо в члены ЦК партии попадете. Верхом eздите? Нeт? Ну, так я вас научу, будем вмeстe прогулки дeлать... Вы, И. Л., конечно, может быть, не знаете, а может быть, и знаете, что приятно увидeть человeка, который за спорт дрался всерьез... Мы же, низовые работники, понимали, что кто — кто, а уж Солоневич работал за спорт всерьез, по совeсти. Это не то, что Медовар. Медовар просто спекулирует на спортe.Почему он спекулирует на спортe, а не с презервативами — понять не могу...
— Послушайте, Батюшков, — сказал Медовар, — идите вы ко всeм чертям, очень уж много вы себe позволяете.
— А вы не орите, Яков Самойлович я вeдь вас знаю, вы просто милeйшей души человeк. Вы сдeлали ошибку, что родились перед революцией и Медоваром, а не тысячу лeт тому назад и не багдадским вором...
— Тьфу, — плюнул Медовар, — развe с ним можно 9 говорить? Вы же видите, у нас серьезный разговор, а эта пьяная рожа...
— Я абсолютно трезв. И вчера, к сожалeнию, был абсолютно трезв.
— На какие же деньги вы пьянствуете? — удивился я.
— Вот на тe же самые, на которые будете пьянствовать и вы. Великая тайна лагерного блата. Не будете? Это оставьте, обязательно будете. В общем через мeсяц вы будете ругать себя за то, что не сeли в лагерь на пять лeт раньше, что были дураком, трепали нервы в Москвe и все такое. Увeряю вас, самое спокойное мeсто в СССР — это медгорское "Динамо". Не вeрите? Ну, поживете, увидите...
СУДЬБА ПОВОРАЧИВАЕТСЯ ЛИЦОМ К ДЕРЕВНE
Из "Динамо" я шел в весьма путаном настроении духа. Впослeдствии я убeдился в том, что в "Динамо" ББК ОГПУ, среди заваленных трупами болот, девятнадцатых кварталов и беспризорных колоний, можно было дeйствительно вести, так сказать, курортный образ жизни — но в тот момент я этого еще не знал. Юра, выслушав мой доклад, сказал мнe поучительно и весело: ну, вот, видишь, а ты не хотeл идти, я вeдь тебe говорю, что когда очень туго — должен появиться Шпигель...
— Да, оно, конечно, повезло... И, главное, во время. Хотя... Если бы опасность со стороны начальника лагпункта обрисовалась нeсколько раньше — я бы и раньше пошел в "Динамо: в данном положении идти больше было некуда. А почему бы "Динамо" могло бы не взять меня на работу?
На другой день мы с Медоваром пошли в третий отдeл "оформлять" мое назначение. "А, это пустяки, — говорил Медовар, — одна формальность.Гольман, наш секретарь, подпишет — и все в шляпe"...
— Какой Гольман? Из высшего совeта физкультуры?
— Ну, да. Какой же еще?
Розовые перспективы стали блекнуть. Гольман был одним из тeх активистов, которые дeлали карьеру на политизации физкультуры, я был одним из немногих, кто с этой политизацией боролся, и единственный, который из этой борьбы выскочил цeликом. Гольман же, послe одной из моих перепалок с ним, спросил кого-то из присутствующих:
— Какой это Солоневич? Тот, что в Соловках сидeл?
— Нeт, это брат его сидeл.
— Ага... Так передайте ему, что он тоже сядет.
Мнe, конечно, передали.
Гольман, увы, оказался пророком. Не знаю, примирит ли его эти ощущение с проектом моей работы в Динамо. Однако, Гольман встрeтил меня весьма корректно, даже нeсколько церемонно. Долго и в eдчиво расспрашивал, за что я, собственно, сeл, и потом сказал, что он против моего назначения ничего не имeет, но что он надeется на мою безусловную лояльность:
— Вы понимаете, мы вам оказываем исключительное довeрие, и если вы его не оправдаете...
Это было ясно и без его намеков, хотя никакого "довeрия", а тeм паче исключительного, Гольман мнe не оказывал.
— Приказ по линии "Динамо" подпишу я. А по лагерной линии Медовар получит бумажку от Радецкого о вашем переводe и устройствe. Ну, пока...
Я пошел в "Динамо" поговорить с Батюшковым: как дошел он дожизни такой. Ход оказался очень простым, с тeм только осложнением, что по поводу этой политизации Батюшков получил не пять лeт, как остальные, а десять лeт, как бывший офицер. Пять лeт он уже отсидeл, часть из них на Соловках. Жизнь его оказалась не столь уже курортной, как он описывал: на волe осталась жена с ребенком...
Через часа два с расстроенным видом пришел Медовар.
— Эх, ничего с вашим назначением не вышло. Стопроцентный провал.Вот черт бы его подрал...
Стало очень беспокойно. В чем дeло?...
— А я знаю? Там, в третьем отдeлe, оказывается, на вас какое-то дeло лежит. Какие-то там бумаги вы в подпорожском отдeлении украли. Я говорю Гольману, вы же должны понимать, зачeм Солоневичу какие-то там бумаги красть, развe он такой человeк... Гольман говорит, что он знать ничего не знает... Раз Солоневич такими дeлами и в лагерe занимается...
Я соображаю, что это тот самый Стародубцевский донос, который я считал давно ликвидированным. Я пошел к Гольману. Гольман отнесся ко мнe по прежнему корректно, но весьма сухо. Я повторил свой старый довод: если бы я стал красть бумаги с цeлью, так сказать, саботажа, я украл бы какие угодно, но только не тe, по которым семьдесят человeк должны были освобождаться. Гольман пожал плечами:
— Мы не можем вдаваться в психологические изыскания. Дeло имeется, и вопрос полностью исчерпан.
Я рeшаю ухватиться за послeднюю соломинку, за Якименко — ненадежная соломинка, но чeм я рискую?
— Начальник УРО, тов. Якименко, вполнe в курсe этого дeла. По его приказу это дeло в подпорожском отдeлении было прекращено.
— А вы откуда это знаете?
— Да он сам мнe сказал.
— Ах, так? Ну, посмотрим, — Гольман снял телефонную трубку.
— Кабинет начальника УРО. Тов. Якименко? Говорит начальник оперативной группы Гольман... Здeсь у нас в производствe имeется дeло по обвинению нeкоего Солоневича в кражe документов подпорожского УРЧ... Ага? Так, так... Ну, хорошо. Пустим на прекращение. Да, здeсь. Здeсь, у меня в кабинетe, — Гольман протягивает мнe трубку. 9
— Вы, оказывается, здeсь, — слышу голос Якименки. — А сын ваш? Великолeпно! Гдe работаете?
Я сказал, что вот собираюсь устраиваться по старой специальности — по спорту...
— Ага, ну, желаю вам успeха. Если что-нибудь будет нужно — обращайтесь ко мнe.
И тон, и предложения Якименки оставляют во мнe недоумeние. Я так был увeрен, что Якименки знает всю историю с бамовскими списками и что мнe было бы лучше ему и на глаза не показываться — и вот...
— Значит, вопрос урегулирован. Очень рад. Я знаю, что вы может работать, если захотите. Но, тов. Солоневич, никаких прений! Абсолютная дисциплина!
— Мнe сейчас не до прений.
— Давно бы так — не сидeли бы здeсь. Сейчас я занесу Радецкому для подписи бумажку насчет вас. Посидите в приемной, подождите...
...Я сижу в приемной. Здeсь — центр ББКовского ГПУ. Из кабинетов выходят и входят какие-то личности пинкертоновского типа... Тащат каких-тоарестованных. Рядом со мною, под охраной двух оперативников, сидит какой-то старик, судя по внeшнему виду — священник. Он прямо, не мигая, смотрит куда-то вдаль, за стeнки третьего отдeла, и как будто подсчитывает оставшиеся ему дни его земной жизни... Напротив — какой-то неопредeленного вида парень с лицом изможденным до полного сходства с лицом скелета... Какая-то женщина беззвучно плачет, уткнувшись лицом в
свои колeни... Это, видимо, люди, ждущие расстрeла, — мелкоту сюда не вызывают... Меня охватывает чувство какого-то гнусного, липкого отвращения — в том числe и к самому себe: почему я здeсь сижу не в качествe арестованного, хотя и я вeдь заключенный... Нeт, нужно выкарабкиваться и бeжать, бeжать, бeжать...
Приходит Гольман с бумажкой в рукe.
— Вот это — для перевода вас на первый лагпункт и прочее, подписано Радецким... — Гольман недоумeнно и как будто чуть чуть недовольно пожимает плечами... — Радецкий вызывает вас к себe с сыном... Как будто он вас знает... Завтра в девять утра...
О Радецком я не знаю рeшительно ничего, кромe того, что он, так сказать, Дзержинский или Ягода — в карельском и ББКовском масштабe. Какого черта ему от меня нужно? Да еще и с Юрой? Опять в голову лeзут десятки беспокойных вопросов...
ПРОЩАНЬЕ С НАЧАЛЬНИКОМ ТРЕТЬЕГО ЛАГПУНКТА
Вечером ко мнe подходит начальник колонны:
— Солоневич старший, к начальнику лагпункта.
Вид у начальника колонны мрачно-угрожающий: вот теперь-то ты насчет загибов не поговоришь... Начальник лагпункта смотрит совсeм уже — правда, этаким низовым, "волостного масштаба" — инквизитором.
— Ну-с, гражданин Солоневич, — начинает он леденящим душу тоном, — потрудитесь-ка вы разъяснить нам всю эту хрeновину.
На столe у него — цeлая кипа моих пресловутых требований... А у меня в карманe — бумажка за подписью Радецкого.
— Загибчики все разъяснял, — хихикает начальник колонны.
У обоих — удовлетворенно сладострастный вид: вот, дескать, поймали интеллигента, вот мы его сейчас... Во мнe подымается острая рeжущая злоба, злоба на всю эту стародубцевскую сволочь. Ах, так думаете, что поймали? Ну, мы еще посмотрим, кто — кого.
— Какую хрeновину? — спрашиваю я спокойным тоном. — Ах, это? С требованиями?... Это меня никак не интересует.
— Что вы тут мнe дурака валяете, — вдруг заорал начальник колонны. — Я вас, мать вашу...
Я протягиваю к лицу начальника колонны лагпункта свой кулак:
— А вы это видали? Я вам такой мат покажу, что вы и на Лeсной Рeчкe не очухаетесь.
По тупой рожe начальника, как тeни по экрану, мелькает ощущение, что если нeкто поднес ему кулак к носу, значит, у этого нeкто есть какие-тооснования не бояться, мелькает ярость, оскорбленное самолюбие и — многое мелькает: совершенно то же, что в свое время мелькало на лицe Стародубцева.
— Я вообще с вами разговаривать не желаю, — отрeзываю я. — Будьте добры заготовить мнe на завтра препроводительную бумажку на первый лагпункт.
Я протягиваю начальнику лагпункта бумажку, на которой над жирным красным росчерком Радецкого значится: "Такого-то и такого-то немедленно откомандировать в непосредственное распоряжение третьего отдeла. Начальнику первого лагпункта предписывается обеспечить указанных "...
Начальнику первого лагпункта предписывается, а у начальника третьяго лагпункта глаза на лоб лeзут. "В непосредственное распоряжение третьяго отдeла!" Значит — какой-то временно опальный и крупной марки чекист. И сидeл-то он не иначе, как с каким -нибудь "совершенно секретным предписанием "... Сидeл, высматривал, вынюхивал...
Начальник лагпункта вытирает ладонью вспотeвший лоб... Голос у него прерывается...
— Вы уж, товарищ, извините, сами знаете, служба... Всякие тут люди
бывают... Стараешься изо всeх сил ... Ну, конечно, и ошибки бывают... Я вам, конечно, сейчас же... Подводочку вам снарядим — не нести же вам вещички на спинe... Вы уж, пожалуйста, извините.
Если бы у начальника третьего лагпункта был хвост — он бы вилял хвостом. Но хвоста у него нeт. Есть только беспредeльное лакейство, созданное атмосферой беспредeльного рабства...
— Завтра утречком все будет готово, вы уж не беспокойтесь... Уж, знаете, так вышло, вы уж извините...
Я, конечно, извиняю и ухожу. Начальник колонны забeгает вперед иоткрывает передо мной двери... В баракe Юра меня спрашивает, отчего у меня руки дрожать... Нeт, нельзя жить, нельзя здeсь жить, нельзя здeсь жить... Можно сгорeть в этой атмосферe непрерывно сдавливаемых ощущений ненависти, отвращения и беспомощности... Нельзя жить! Господи, когда же я смогу, наконец, жить не здeсь?..