. Коммунизм - Россия в концлагере И. Солоневич
Россия в концлагере И. Солоневич
Приветствую Вас, Гость · RSS Коммунизм: теория и практика






Communism » Россия в концлагере
ВОЛЬНОНАЕМНЫЕ


  По полотну дороги шагали трое каких-то мужиков, один постарше — лeт под пятьдесят, двое других помоложе — лeт под двадцать-двадцать пять. Они были невыразимо рваны. На ногах у двоих были лапти, на ногах у третьего — рваные сапоги. Весь их багаж состоял из микроскопических узелков, вeроятно, с хлeбом. На бeглецов из лагеря они как-то не были похожи. Подходя, мужики поздоровались со мной. Я отвeтил, потом старик остановился и спросил:
  — А спичек нeтути, хозяин?
  Спички были. Я вытащил коробку. Мужик перелeз через канаву ко мнe. Вид у него был какой-то конфузливый.
  — А может, и махорочка-то найдется?.. Я об спичках только так, чтобы посмотрeть, каков человeк есть...
  Нашлась и махорочка. Мужик бережно свернул собачью ножку. Парни робко топтались около, умильно поглядывая на махорку. Я предложил и им. Они с конфузливой спeшкой подхватили мой кисет и так же бережно, не просыпая ни одной крошки, стали свертывать себe папиросы. Усeлись, закурили.
  — Ден пять уже не куривши, — сказал старик, — тянет — не дай, Господи...
  — А вы откуда? Заключенные?
  — Нeт, по вольному найму работали, на лeсных работах. Да нeту никакой возможности. Еле живы вырвались.
  — Заработать собирались, — саркастически сказал один из парней. — Вот и заработали, — он протянул свою ногу в рваном лаптe, — вот и
весь заработок.
  Мужик как-то виновато поежился:
  — Да кто ж его знал...
  — Вот, то-то и оно, — сказал парень, — не знаешь — не мути.
  — Что ты все коришь? — сказал мужик, — приeхали люди служащие, люди государственные, говорили толком — за кубометр погрузки — рупь с полтиной. А как сюда приeхали, хорошая погрузка — за пол версты Баланы таскать, да еще и по болоту. А хлeба-то полтора фунта — и шабаш, и болe ничего, каши и той нeту. Потаскаешь тут.
  — Значит, завербовали вас?
  — Да, уж так завербовали, что дальше некуда...
  — Одежу собирались справить, — ядовито сказал парень, — вот тебe и одежа.
  Мужик сдeлал вид, что не слышал этого замeчания.
  — Через правление колхоза, значит. Тут не поговоришь. Приказ вышел — дать от колхоза сорок человeк, ну — кого куда. Кто на торфы подался, кто куда... И договор подписывали, вот тебe и договор. Теперь дал бы Бог домой добраться.
  — А дома-то что? — спросил второй парень.
  — Ну, дома-то оно способнeе, — не особенно увeренно сказал мужик. — Дома-то — оно не пропадешь.
  — Пропадешь в лучшем видe, — сказал ядовитый парень. — Дома для тебя пироги пекут. Приeхал, дескать, Федор Иванович, заработочек, дескать, привез...
  — Да и трудодней нeту, — грустно замeтил парень в сапогах. — Кто и с трудоднями, так eсть нечего, а уж ежели и без трудодней — прямо ложись и помирай...
  — А откуда вы?
  — Да мы Смоленские. А вы кто будете? Из начальства здeшнего?
  — Нeт, не из начальства, заключенный в лагерe.
  — Ах, ты, Господи... А вот люди сказывают, что в лагерe теперь лучше, как на волe, хлeб дают, кашу дают... (Я вспомнил девятнадцатый квартал — и о лагерe говорить не хотeлось). А на волe? — продолжал мужик. — Вот тебe и воля: сманили сюда, в тайгу, eсть не дают, одежи нeту, жить негдe, комары поeдом eдят, а домой не пускают, документа не дают. Мы уж Христом Богом молили: отпустите, видите сами — помрем мы тут. Отощавши мы еще из дому, сил нeту, а баланы самые легкие — пудов пять... Да еще по болоту... Все одно, говорю — помрем... Ну, пожалeли, дали документ. Вот так и идем, гдe хлeба попросим, гдe что... Верстов с пятьдесят на чугункe проeхали... Нам бы до Питера добраться.
  — А в Питерe что? — спросил ядовитый парень. — Накормят тебя в Питерe, как же...
  — В Питерe накормят, — сказал я. Я еще не видал примeра, чтобы недоeдающий горожанин отказал в кускe хлeба голодающему мужику. Год тому назад, до паспортизации, столицы были запружены нищенствующими малороссийскими мужиками — давали и им.
  — Ну что ж, придется христорадничать, — покорно сказал мужик.
  — Одежу думал справить, — повторил ядовитый парень. — А теперь что и было, разлeзлось: домой голышем придем. Ну, пошли, что ли?
  Трое вольных граждан СССР поднялись на ноги. Старик умильно посмотрeл на меня: — А может, хлeбца лишнего нeту? А?
  Я сообразил, что до лагпункта я могу дойти и не eвши, а там уж как-нибудь накормят. Я развязал свой рюкзак, достал хлeб, вмeстe с хлeбом лежал завернутый кусочек сала, граммов на сто. При видe сала у мужика дыханье сперло.
  "Сало, вишь ты, Господи Боже!" — Я отдал мужикам и сало. Кусочек был с аптекарской точностью подeлен на три части... "Вот это, значит, закусим, — восторженно сказал мужик, — эх, ты, на что уж есесерия, а и тут добрые люди не перевелись"...
  Вольнонаемные ушли. Бeлочка снова выглянула из-за елового ствола и уставилась на меня бусинками своих глаз... Бусинки как будто говорили: что, культуру строите? в Бога вeруете? науки развиваете? — ну, и дураки...
  Возражать было трудно. Я одeлся, навьючил на спину свой рюкзак и пошел дальше.
  Верстах в двух, за поворотом дороги, я наткнулся на своих мужичков, которых обыскивал вохровский патруль: один вохровцев общупывал, другой рассматривал документы, третий стоял в шагах десяти, с винтовкой на изготовку. Было ясно, что будут "провeрять" и меня. Документы у меня были в полном порядкe, но бесчисленные обыски, которым я, как и каждый гражданин "самой свободной республики в мирe", подвергался на своем вeку, выработали, вмeсто привычки, какую-то особенно отвратительную нервную, рабью дрожь перед каждою такой "провeркой", даже и в тeх случаях, когда такая "провeрка" никакого рeшительно риска за собой не влекла, как было и в данном случаe. И сейчас же в мозгу привычный совeтский "условный рефлекс ": как бы этак извернуться.
  Я подошел к группe вохровцев, стал, засунул руки в карманы и посмотрeл на все происходящее испытующим оком:
  — Что, бeгунков подцeпили?
  Вохровец недовольно оторвался от документов.
  — Черт его знает, может, и бeгунки. А вы кто? Из лагеря?
  Положение нeсколько прояснилось: вохровец спросил не грубо: "вы заключенный", а "дипломатически" — "вы не из лагеря?"
  — Из лагеря, — отвeтил я административным тоном.
  — Черт его знает, — сказал вохровец, — документы-то какие-то липоватые...
  — А ну-ка, покажите-ка их сюда...
  Вохровец протянул мнe нeсколько бумажек. В них нелегко было разобраться и человeку с нeсколько большими стажем, чeм вохровец. Тут было все, что навьючивает на себя многострадальный совeтский гражданин, дeйствующий по принципу — маслом каши не испортишь: черт его знает, какая именно бумажка можете показаться наиболeе убeдительной носителям власти и наганов... Был же у меня случай, когда от очень неприятного ареста меня спас сезонный желeзнодорожный билет, который для "властей" наиболeе убeдительно доказывал мою самоличность, и это при наличии паспорта, профсоюзной книжки, постоянного удостовeрения газеты "Труд ", ее командировочного удостовeрения и цeлой коллекции бумаженок болeе мелкого масштаба. Исходя из этого принципа, один из парней захватил с собой и свидeтельство Загса о рождении у него дочки Евдокии. Евдокие помогала плохо: самый важный документ — увольнительное свидeтельство было выдано профсоюзом, а профсоюз таких удостовeрений выдавать не имeет права. И вообще бумажка была, как говорил вохровец, "липоватая". Во многих мeстах СССР, не вездe, но почти вездe, крестьянин, отлучающийся за предeлы своего района, должен имeть увольнительное удостовeрение от сельсовeта: они обычно выдаются за литр водки. За какой-то литр получил свою бумажку и этот парень, по лицу его видно было, что за эту-то бумажку он боялся больше всего: парень стоял ни жив, ни мертв.
  — Нeт, — сказал я чуть-чуть разочарованным тоном, — бумаги в порядкe. С каких вы разработок? — сурово спросил я мужика.
  — Да с Массельги, — отвeтил мужик робко.
  — А кто у вас там прораб? Кто предрабочкома? — словом, допрос был учинен по всей формe. Вохровцы почувствовали, что перед ними "лицо административного персонала".
  — Обыскивали? — спросил я.
  — Как же.
  — А сапоги у этого снимали?
  — Нeт, об сапогах позабыли. А ну, ты, сымай сапоги...
  В сапогах, конечно, не было ничего, но бумажка была забыта.
  — Ну, пусть топают, — сказал я, — там на Званкe разберутся.
  — Ну, катись катышком, — сказал старик из вохровцев. Патруль повернулся и пошел на сeвер, документов у меня так и не спросил, мы с мужичками пошли дальше на юг. Отойдя с версту, я сдeлал парнишкe свирeпое внушение: чтобы другой раз не ставил литра водки, кому не нужно, чтобы по пути отставал на полверсты от своих товарищей и, буде послeдние наткнутся на патруль, нырять в кусты и обходить сторонкой. Что касается линии рeки Свирь и Званки, то тут я никаких путных совeтов дать не мог, я знал,
что эти мeста охраняются особенно свирeпо, но болeе подробных 1 данных 
у меня не было. Парень имeл вид пришибленный и безнадежный.
  — Так вeдь никак же не отпускали, я там одному, дeйствительно поставил — не литр, на литр денег не хватило — поллитра, развe ж я знал...
  Мнe оставалось только вздохнуть. И этот мужик, и эти парни — это не Акульшин. Эти пропадут, все равно пропадут: им не только до Свири, а и до Петрозаводска не дойти... Пожилой мужичек был так растерян, что на мои совeты только и отвeчал: да, да, как же, как же, понимаем, понимаем, но он и плохо слушал их, и не понимал вовсе. Парень в сапогах жалобно скулил на свою судьбу, жаловался на жуликов из рабочкома, зря вылакавших его поллитровку, ядовитый парень шагал молча и свирeпо. Мнe стало как-то очень тяжело... Я распрощался со своими спутниками и пошел вперед.

Дальше





















Communism © 2024 | Информация | Используются технологии uCoz |