| Коммунизм |  |
|
|
|
Россия в концлагере И. Солоневич |
| Приветствую Вас, Гость · RSS | Коммунизм: теория и практика |
|
|
|||||||||||
|
Communism » Россия в концлагере
ЯКИМЕНКО НАЧИНАЕТ ИНТРИГУ Засeдание кончилось. Публика разошлась. Я правлю свою "стенограмму". Якименко сидит против и докуривает свою папиросу. — Ну, и номер, — говорит Якименко. Отрываю глаза от бумаги. В глазах Якименки — насмeшка и удовлетворенье побeдителя. — Вы когда-нибудь такую б... видали? — Ну, не думаю, чтобы на этом поприщe товарищу Шац удалось бы сдeлать большие обороты... Якименко смотрит на меня и с усмeшкой, и с любопытством. — А скажите мнe по совeсти, тов. Солоневич, — что это за новый оборот вы придумали? — Какой оборот? — Да вот с этим санитарным городком? — Простите, — не понимаю вопроса. — Понимаете! Что уж там! Чего это вы все крутите? Не из-за человeколюбия же? — Позвольте, а почему бы и нeт? Якименко скептически пожимает плечами. Соображения такого рода — не по его департаменту. — Ой-ли? А впрочем, ваше дeло... Только, знаете ли, если этот сангородок попадет ГУЛАГу и товарищ Шац будет приeзжать вашего брата наставлять и инспектировать... Это соображение приходило в голову и мнe. — Ну что ж, придется Борису и товарища Шац расхлебывать... — Пожалуй — придется... Впрочем, должен сказать честно... семейка-то у вас... крeпколобая. Я изумленно воззрился на Якименко. Якименко смотрит на меня подсмeивающимся взглядом. — На мeстe ГПУ выпер бы я вас всeх к чертовой матери, на всeчетыре стороны... А то накрутите вы здeсь. — То есть, как это так — "накрутим "? — Да вот так, накрутите и все... Впрочем, это пока моя личная точка зрeния. — А вы ее сообщите ГПУ — пусть выпустят... — Не повeрят, товарищ Иван Лукьянович, — сказал, усмeхаясь, Якименко, ткнул в пепельницу свой окурок и вышел из комнаты прежде, чeм я успeл сообразить подходящую реплику... ___ Внизу, на крылечкe, меня ждали Борис и Юра. — Ну, — сказал я не без нeкоторого злорадства, — как мнe кажется, мы уже влипли... А? — Для твоей паники нeт никакого основания, — сказал Борис. — Никакой паники и нeт. А только эта самая мадемуазель Шац работы наладит, хлeба не даст, и будешь ты ее непосредственным подчиненным. Так сказать — неземное наслаждение. — Неправильно. За нас теперь вся остальная публика. — А что она вся стоит, если твой городок будет, по твоему же предложению, подчинен непосредственно ГУЛАГу? — Эта публика ее съест. Теперь у них такое положение: или им ее съесть, или она их съест. На крыльцо вышел Якименко. — А, всe три мушкетера по обыкновению в полном сборe? — Да, так сказать, прорабатываем результаты сегодняшнего засeдания... — Я вeдь вам говорил, что засeдание будет занимательное. — Повидимому, тов. Шац находится в состоянии нeкоторой... — Да, именно в состоянии нeкоторой... Вот в этом нeкотором состоянии она находится, видимо, лeт пятьдесят... Видеман уже три дня ходит, как очумeлый... — В тонe Якименки — небывалые до сих пор нотки интимности, и я не могу сообразить, к чему он клонит... — Во всяком случаe, — говорит Борис, — я со своим проектом попался, кажется, как кур во щи. — Н-да... Ваши опасения нeкоторых оснований не лишены... С такой стервой работать, конечно, невозможно... Кстати, Иван Лукьянович, вот вы завтра вашу стенограмму редактировать будете. Весьма существенно, чтобы эта фраза товарища Шац насчет вождей — не была опущена... И вообще постарайтесь, чтобы ваш протокол был сдeлан во всю мeру ваших литературных дарований. И, так сказать, в расчетe на культурный уровень читательских масс, ну, напримeр, ГУЛАГа. Протокол подпишут всe...кромe, разумeется, товарища Шац. Замeтив в моем лицe нeкоторое размышление, Якименко добавляет: — Можете не опасаться. Я вас, кажется, до сих пор не подводил. В тонe Якименки — нeкоторая таинственность, и я снова задаю себe вопрос, знает ли он о бамовских списках или не знает. А влeзать в партийную склоку мнe очень не хочется. Чтобы выиграть время для размышления, я задаю вопрос: — А что, она дeйствительно близко стоит к вождям?.. — Стоит или лежит — не знаю... Развe в дореволюционное время. Знаете, во всяких там "глубинах сибирских руд ", на полном бесптичьи — и Шац соловушко... Впрочем — это вымирающая порода... Ну, так протокол будет, как полагается? Протокол был сдeлан, как полагается. Его подписали всe, и его не подписала тов. Шац. На другой же день послe этого засeдания тов. Шац сорвалась и уeхала в Москву. Вслeд за ней выeхал в Москву и Якименко. ТЕОРИЯ СКЛОКИ Мы шли домой молча и в весьма невеселом настроении. Становилось болeе или менeе очевидным, что мы уже влипли в нехорошую историю. С проектом санитарного городка получается ерунда, мы оказались, помимо всего прочего, запутанными в какую-то внутрипартийную интригу. А в интригах такого рода коммунисты могут и проигрывать, и выигрывать; беспартийная же публика проигрывает болeе или менeе навeрняка. Каждая партийная ячейка, рассматриваемая, так сказать, с очень близкой дистанции, представляет собою этакое уютное общежитие змeй, василисков и ехидн, из которых каждая норовит ужалить свою сосeдку в самое больное административно-партийное мeсто... Я, в сущности, не очень ясно знаю — для чего все это дeлается, ибо выигрыш — даже в случаe побeды — так грошев, так нищ и так зыбок: просто партийный портфель чуть-чуть потолще. Но 1 "большевицкая спаянность" дeйствует только по адресу остального населения страны. Внутри ячеек — всe друг под друга подкапываются, подсиживают, выживают... На совeтском языкe это называется "партийной склокой". На уровнe Сталина — Троцкого это декорируется идейными разногласиями, на уровнe Якименко-Шац это ничeм не декорируется, просто склока "как таковая", в голом видe... Вот в такую-то склоку попали и мы и при этом безо всякой возможности сохранить нейтралитет... Волей неволей приходилось ставить свою ставку на Якименку. А какие, собственно, у Якименки шансы съесть товарища Шац? Шац в Москвe, в "центрe" — у себя дома, она там свой человeк, у нее там всякие "свои ребята" — и Кацы, и Пацы, и Ваньки, и Петьки — по существу такие же "корешки", как любая банда сельсовeтских активистов, коллективно пропивающих госспиртовскую водку, кулацкую свинью и колхозные "заготовки". Для этого центра всe эти Якименки, Видеманы и прочие — только уeздные держиморды, выскочки, пытающиеся всякими правдами и неправдами оттeснить их, "старую гвардию", от призрака власти, от начальственных командировок по всему лицу земли русской, и не брезгающие при этом рeшительно никакими средствами. Правда, насчет средств — и "старая гвардия" тоже не брезгует. При данной комбинации обстоятельств средствами придется не побрезговать и мнe: что там ни говорить, а литературная обработка фразы тов. Шац о близости к вождям — к числу особо джентльменских приемов борьбы не принадлежит. Оно, конечно, с волками жить, по волчьи выть — но только в Совeтской России можно понять настоящую тоску по настоящему человeческому языку, вмeсто волчьего воя — то голодного, то разбойного... Конечно, если у Якименки есть связи в Москвe (а, видимо, — есть, иначе, зачeм бы ему туда eхать), то он с этим протоколом обратится не в ГУЛАГ и даже не в ГПУ, а в какую-нибудь совершенно незамeтную извнe партийную дыру. В составe этой партийной дыры будут сидeть какие-то Ваньки и Петьки, среди которых у Якименко — свой человeк. Кто-то из Ванек вхож в московский комитет партии, кто-то — в контрольную партийную комиссию (ЦКК), кто-то, допустим, имeет какой-то блат, напримeр, у оварища Землячки. Тогда через нeсколько дней в соотвeтствующих инстанциях пойдут слухи: товарищ Шац вела себя так-то — дискредитировала вождей. Вeроятно, будет сказано, что, занимаясь административными загибами, тов. Шац подкрeпляла свои загибы ссылками на интимную близость с самим Сталиным. Вообще — создается атмосфера, в которой чуткий нос уловит: кто-то влиятельный собирается товарища Шац съесть. Враги товарища Шац постараются эту атмосферу сгустить, нейтральные станут во враждебную позицию, друзья — если не очень близкие — умоют лапки и отойдут в стороночку: как бы и меня вмeстe с тов. Шац не съели. Да, конечно, Якименко имeет крупные шансы на побeду. 1 Помимо всего прочего, он всегда спокоен, выдержан, и он, конечно, на много умнeе тов. Шац. А сверх всего этого, товарищ Шац — представительница той "старой гвардии ленинизма", которую снизу подмывают волны молодой сволочи, а сверху организационно ликвидирует Сталин, подбирая себe кадры бестрепетных "твердой души прохвостов ". Тов. Шац — только жалкая, истрепанная в клочки, тeнь былой героики коммунизма. Якименко — представитель молодой сволочи, властной и жадной... Болeе или менeе толковая партийная дыра, конечно, должна понять, что при таких обстоятельствах умнeе стать на сторону Якименки... Я не знал, да так и не узнал, какие дeловые столкновения возникли между тов. Шац и Якименкой до нашего пресловутого засeдания, — в сущности, это и не важно. Товарищ Шац всeм своим существом, всeх своим видом говорит Якименкe: "я вот всю свою жизнь отдала мировой революции, отдавай и ты". — Якименко отвeчает: "ну, и дура — я буду отдавать чужия, а не свою". Шац говорит: "я соратница самого Ленина". Якименко отвeчает: "твой Ленин давно подох, да и тебe пора". Ну, и так далeе... Из всей этой грызни между Шацами и Якименками можно, при извeстной настроенности, сдeлать такой вывод, что вот, дескать, тов. Шац (кстати — и еврейка) это символ мировой революции, товарищ же Якименко — этомолодая, возрождающаяся и национальная Россия (кстати — он русский или, точнeе, малоросс), что Шац строила ГУЛАГ в пользу мировой революции, а Якименко истребляет мужика в пользу национального возрождения. С теорией национального перерождения Стародубцева, Якименки, Ягоды, Кагановича и Сталина (русского, малоросса, латыша, еврея и грузина) я встрeтился только здeсь, в эмиграции. В России такая идея и в голову не приходила... Но, конечно, вопрос о том, что будут дeлать якименки, добравшись до власти, вставал перед всeми нами в том аспектe, какого эмиграция не знает. Отказ от идеи мировой революции, конечно, ни в какой мeрe не означает отказа от коммунизма в России. Но если, добравшись до власти, якименки, в интересах собственного благополучия и, если хотите, то и собственной безопасности, начнут сворачивать коммунистические знамена и постепенно, "на тормозах ", переходить к строительству того, что в эмиграции называется национальной Россией (почему, собственно, коммунизм не может быть "национальным явлением ", была же инквизиция национальным испанским явлением?), — то тогда какой смысл нам троим рисковать своей жизнью? Зачeм предпринимать побeг? Не лучше ли еще подождать? Ждали вeдь, вот, 18 лeт. Ну, еще подождем пять. Тяжело, но легче, чeм прорываться тайгой через границу — в неизвeстность эмигрантского бытия. Если для эмиграции вопрос о "национальном перерождении" (этот термин я принимаю очень условно) — это очень, конечно, наболeвший, очень близкий, но все же болeе или менeе теоретический 1 вопрос, то для нас всeх трех он ставился как вопрос собственной жизни... Идти ли на смертельный риск побeга или мудрeе и патриотичнeе будет переждать? Можно предположить, что вопросы, которые ставятся в такой плоскости, рeшаются с нeсколько меньшей оглядкой на партийные традиции и с нeсколько болeе четким раздeлением желаемого от сущего — чeм когда тe же вопросы обсуждаются и рeшаются под влиянием очень хороших импульсов, но все же без ощущения непосредственного риска собственной головой. У меня, как и у очень многих нынeшних российских людей, годы войны и революции и, в особенности, большевизма весьма прочно вколотили в голову твердое убeждение в том, что ни одна историко-философская и оциалистическая теория не стоит ни одной копeйки. Конечно, гегелевский мировой дух почти так же занимателен, как и марксистская борьбаклассов. И философские объяснения прошлого можно перечитывать не без нeкоторого интереса. Но как-то так выходит, что ни одна теория рeшительно ничего не может предсказать на будущий день. Болeе или менeе удачными пророками оказались люди, которые или только прикрывались теорий, или вообще никаких дeл с ней не имeли. Таким образом, для нас вопрос шел не о перспективах революции,рассматриваемых с какой бы то ни было философской точки зрeния, а только о живых взаимоотношениях живых людей, рассматриваемых с точки зрeния самого элементарного здравого смысла. Да, совершенно ясно, что ленинская старая гвардия доживает свои послeдние дни. И потому, что оказалась нeкоторым конкуррентом сталинской гениальности, и потому, что в ней все же были люди, дерзавшие смeть свое суждение имeть (а этого никакая деспотия не любит), и потому, что вот такая товарищ Шац, при всей ее несимпатичности, воровать все-таки не будет (вот курит же собачьи ножки вмeсто папирос) и Якименкe воровать не позволит. Товарищ Шац, конечно, фанатичка, истеричка, может быть, и садистка, но какая-то идея у нее есть. У Якименки нeт рeшительно никакой идеи. О Видеманe и Стародубцевe и говорить нечего... Вся эта старая гвардии — и Рязанов, и Чекалин, и Шац — чувствуют: знамя "трудящихся всего мира" и власть, для поддержки этого знамени созданная, попадают просто напросто в руки сволочи, и сволочь стоит вокруг каждого из них, лязгая молодыми, волчьими зубами. Что будет дeлать нарицательный Якименко, перегрызя глотку нарицательной Шац? Может ли Сталин обойтись без Ягоды, Ягода — без Якименки, Якименко — без Видемана, Видеман — без Стародубцева и так далeе? Всe они, от Сталина до Стародубцева, акклиматизировались в той специфической атмосферe большевицкого строя, которая создана ими самими и внe которой им никакого житья нeт. Все это — профессионалы совeтского управления. Если вы ликвидируете это управление, всeм им дeлать в мирe будет рeшительно нечего. Что будут 1 дeлать всe эти чекисты, хлeбозаготовители, сексоты, кооператоры, предсeдатели завкомов, секретари парт -ячеек, раскулачиватели, политруки, директора, выдвиженцы, активисты и прочие — имя же им легион? Вeдь их миллионы! Если даже и не говорить о том, что при переворотe большинство из них будет зарeзано сразу, а послe постепенной эволюции будет зарeзано постепенно, — то все-таки нужно дать себe ясный отчет в том, что они — "специалисты" большевицкого управленческого аппарата, самого громоздкого и самого кровавого в истории мира. Какая профессия будет доступна для всeх них в условиях небольшевицкого строя? И может ли Сталин, эволюционным или революционным путем, сбросить со своих счетов миллиона три-четыре людей, вооруженных до зубов? На кого он тогда обопрется? И какой слой в России ему повeрит и ему не припомнить великих кладбищ коллективизации, раскулачивания лагерей Бeломорско-Балтийского канала? Нeт, всe эти люди, как бы они ни грызлись между собою, — в отношении к остальной странe спаяны крeпко, до гроба, спаяны кровью, спаяны и на жизнь, и на смерть. Им повернуть некуда, если бы они даже этого хотeли. "Национальная" или "интернациональная" Россия при Сталинском аппаратe остается все-таки Россией большевицкой. Вот почему нашей послeдней свободной (т.е. с воли) попытки побeга неостановило даже и то обстоятельство, что в государственных магазинах Москвы хлeб и масло стали продаваться кому угодно и в каких угодноколичествах. В 1933 году в Москвe можно было купить все — тeм, у кого были деньги. У меня — деньги были. ___ Мы пришли в нашу избу и, так как eсть все равно было нечего, то сразу улеглись спать. Но я спать не мог. Лежал, ворочался, курил свою махорку и ставил перед собою вопросы, на которые ясного отвeта не было. А что же дальше? Да, в перспективe десятилeтий — "кадры" вымрут, "актив " — сопьется и какие-то таинственные внутренние силы страны возьмут верх. А какие это силы? Да, конечно, интеллектуальные силы народа возросли безмeрно — не потому, что народ учила совeтская жизнь. А физические силы? Перед памятью пронеслись торфоразработки, шахты, колхозы, заводы, мeсяцами немытые лица поваров заводских столовок, годами недоeдающие рабочии Сормова, Коломны, Сталинграда, кочующие по Средней Азии таборы раскулаченных донцев и кубанцев, дагестанская малярия, эшелоны на БАМ, дeвочка со льдом, будущая — если выживет — мать русских мужчин и женщин... Хватит ли физических сил?.. Вот, я — из крeпчайшей мужицко-поповской семьи, гдe люди умирали "по Мечникову": их клал в гроб "инстинкт естественной смерти", я — в свое время один из сильнeйших физически людей России — и вот в 42 года я уже сeд... Уже здeсь, заграницей, мнe в первые мeсяцы послe бeгства давали 55-60 лeт — но с тeх пор я лeт на десять помолодeл. Но тe, которые остались там? Они не молодeют!.. Не спалось. Я встал и вышел на крыльцо. Стояла тихая, морозная ночь. Плавными, пушистыми коврами спускались к Свири заснeженные поля. Лeвeе — черными точками и пятнами разбросались избы огромного села. Ни звука, ни лая, ни огонька... Вдруг с Погры донеслись два-три выстрeла — обычная история... Потом с юга, с диковского оврага, четко и сухо в морозном воздухe, раздeленные равными — секунд в десять — промежутками, раздались восемь винтовочных выстрeлов. Жуть и отвращение холодными струйками пробeжали по спинe. Около мeсяца тому назад я сдeлал глупость — пошел посмотрeть на диковский овраг. Он начинался в лeсах, верстах в пяти от Погры, огибал ее полукольцом и спускался в Свирь верстах в трех ниже Подпорожья. В верховьях — это была глубокая узкая щель, заваленная трупами расстрeлянных, верстах в двух ниже — овраг был превращен в братское кладбище лагеря, еще ниже — в него сваливали конскую падаль, которую лагерники вырубали топорами для своих социалистических пиршеств. Этого оврага я описывать не в состоянии. Но эти выстрeлы напомнили мнe о нем во всей его ужасающей реалистичности. Я почувствовал, что у меня начинают дрожать колeни и холодeть в груди. Я вошел в избу и старательно заложил дверь толстым деревянным бруском. Меня охватывал какой-то непреоборимый мистический страх. Пустые комнаты огромной избы наполнялись какими-то тeнями и шорохами. Я почти видeл, как в углу, под пустыми нарами, какая-то съежившаяся старушонка догрызает иссохшую дeтскую руку. Холодный пот — не литературный, а настоящий — заливал очки, и сквозь его капли пятна лунного свeта на полу начинали принимать чудовищные очертания. Я очнулся от встревоженного голоса Юры, который стоял рядом со мною и крeпко держал меня за плечи. В комнату вбeжал Борис. Я плохо понимал, в чем дeло. Пот заливал лицо, и сердце колотилось, как сумасшедшее. Шатаясь, я дошел до нар и сeл. На вопрос Бориса я отвeтил: "Так, что-то нездоровится". Борис пощупал пульс. Юра положил мнe руку на лоб. — Что с тобой, Ватик? Ты весь мокрый... Борис и Юра быстро сняли с меня бeлье, которое дeйствительно все было мокро, я лег на нары, и в дрожащей памяти снова всплывали картины: Одесса и Николаев во время голода, людоeды, торфоразработки, Магнитострой, ГПУ, лагерь, диковский овраг... Дальше |
|||||||||||||||||||
|
Communism © 2024 | Информация | | |