. Коммунизм - Россия в концлагере И. Солоневич
Россия в концлагере И. Солоневич
Приветствую Вас, Гость · RSS Коммунизм: теория и практика






Communism » Россия в концлагере

ПЕРЕПРАВЫ


  Час за часом и день за днем повторялась приблизительно одна и та же послeдовательность: перепутанная и заваленная камнями чаща лeса на склонe горы, потом непроходимые завалы бурелома на ее вершинe, потом опять спуск и лeс — потом болото или озеро. И вот — выйдем на опушку лeса — и перед нами на полверсты версту шириной расстилается ржавое карельское болото, длинной полосой протянувшееся с сeверо-запада на юго-восток — в направлении основной массы карельских хребтов... Утром — в туманe или вечером — в сумерках мы честно мeсили болотную жижу, иногда проваливаясь по пояс, иногда переправляясь с кочки на кочку и неизмeнно вспоминая при этом Бориса. Мы вдвоем — и не страшно. Если бы один из нас провалился и стал тонуть в болотe — другой поможет. А каково Борису?
  Иногда, днем, приходилось эти болота обходить. Иногда, даже днем, когда ни вправо, ни влeво болоту и конца не было видно, мы переглядывались и перли "на Миколу Угодника". Тогда 500-700 метров нужно было пройти с максимальной скоростью — чтобы возможно меньше времени быть на открытом мeстe. Мы шли, увязая по колeна, проваливаясь по пояс, пригибаясь к землe, тщательно используя для прикрытия каждый кустик — и выбирались на противоположный берег болота выдохшимися окончательно. Это были наиболeе опасные моменты нашего пути. Очень плохо было и с переправами.
  На первую из них мы натолкнулись поздно вечером. Около часу шли в густых и высоких — выше роста — зарослях камыша. Заросли обрывались над берегом какой-то тихой и неширокой — метров двадцать — рeчки. Пощупали брод — брода не было. Трехметровый шест уходил цeликом — даже у берега, гдe на днe прощупывалось что-то склизкое и топкое. Потом мы сообразили, что это, в сущности, и не был берег в обычном понимании этого слова. Это был плавающий слой мертвого камыша, перепутанных корней, давно перегнившей травы — зачаток будущего торфяного болота. Прошли с версту к югу — та же картина. Рeшили переправляться вплавь. Насобирали сучьев, связав нeчто вродe плотика — веревки для этой цeли у нас были припасены — положили на него часть нашего багажа, я раздeлся; тучи комаров тотчас же облeпили меня густым слоем, вода была холодна, как лед, плотик еле держался на водe. Мнe пришлось сдeлать шесть рейсов туда и обратно, пока я не иззяб окончательно до костей и пока не стемнeло совсeм. Потом переплыл Юра, и оба мы, иззябшие и окоченeвшие, собрали свой багаж и почти ощупью стали пробираться на сухое мeсто.
  Сухого мeста не было. Болото, камыш, наполненные водой ямы тянулись, казалось, без конца. Кое-гдe попадались провалы — узкие "окна" в бездонную торфяную жижу. И идти было нельзя — опасно, и не идти было нельзя — замерзнем. Костра же развести и не из чего, и негдe. Наконец, взобрались на какой-то пригорок, окутанный тьмой и туманом. Разложили костер. С болота доносилось кряканье диких уток, глухо шумeли сосны, ухала какая-то болотная нечисть — но над карельской тайгой не было слышно ни одного человeчьего звука. Туман надвинулся на наше мокрое становище, окутав ватной пеленой ближайшие сосны; мнe казалось, что мы безнадежно и безвылазно затеряны в безлюдьи таежной глуши и вот будем идти так день за днем, будем идти годы — и не выйти нам из лабиринта ржавых болот, тумана, призрачных берегов и призрачного лeса... А лeс мeстами был, дeйствительно, каким-то призрачным. Вот стоит сухой ствол березы. Обопрешься о него рукой, и он разваливается в мокрую плeсень. Иногда лежит по дорогe какой-то сваленный бурей гигант. Становишься на него ногой
— и нога уходит в мягкую трухлявую гниль...
  Наломали еловых вeток, разложили на мокрой землe какое-то подобие логова. Костер догорал. Туман и тьма надвинулись совсeм вплотную. Плотно прижались друг к другу, и я заснул тревожным болотным сном...
  Переправ всего было восемь. Одна из них была очень забавной: я в первый раз увидал, как Юра струсил.
  Ярким августовским днем мы подошли к тихой лeсной рeчушкe, метров в пять ширины и метра полтора глубины. Черное 6 от спавшей хвои дно, абсолютно прозрачная вода. Невысокие поросшие ольшанником берега обрывались прямо в воду. Раздeваться и переходить рeчку в брод не хотeлось. Прошли по берегу в поисках болeе узкого мeста. Нашли поваленную сосну, ствол которой был перекинуть через рeчку. Середина ствола прогнулась и его покрывали вода и тина. Юра рeшительно вскарабкался на ствол и зашагал на ту сторону.
  — Да ты возьми какую-нибудь палку опереться.
  — А, ни черта!
  Дойдя до середины ствола, Юра вдруг сдeлал нeсколько колебательных движений тазом и руками и остановился, как завороженный. Мнe было ясно видно, как поблeднeло его лицо и судорожно сжались челюсти, как будто он увидал что-то страшное. Но на берегу не было видно никого, а глаза Юры были устремлены вниз, в воду. Что это, не утопленник ли там? Но вода была прозрачна, и на днe не было ничего. Наконец, Юра сказал глухим и прерывающимся голосом: "Дай палку".
  Я протянул ему какую-то жердь. Юра, не глядя на нее, нащупал в воздухe ее конец, оперся обо дно и вернулся на прежний берег. Лицо его было блeдно, а на лбу выступил пот.
  — Да что с тобой?
  — Скользко, — сказал Юра глухо.
  Я не выдержал. Юра негодующе посмотрeл на меня: что тут смeяться? Но потом и на его лицe появилось слабое подобие улыбки.
  — Ну, и сдрейфил же я...
  — То есть, с чего это?
  — Как, с чего? Упал бы в воду — от нашего сахара ни крошки бы не осталось.
  Слeдующая переправа носила менeе комический оттeнок. Ранним утром мы подошли к высокому обрывистому берегу какой-то рeчки или протока. Противоположный берег, такой же крутой и обрывистый, виднeлся в верстe от нас, полускрытый полосами утреннего тумана. Мы пошли на сeверо-запад в надеждe найти болeе узкое мeсто для переправы. Часа через два ходьбы мы увидeли, что рeка расширяется в озеро — версты в двe шириной и версты три-четыре длиной. В самом отдаленном, сeверо-западном, углу озера виднeлась церковка, нeсколько строений и — что было хуже всего — виднeлся мост. Мост означал обязательное наличие пограничной заставы. На сeверо-запад хода не было.
  Мы повернулись и пошли назад. Еще часа через три ходьбы — причем, за час мы успeвали пройти не больше полутора-двух верст — рeшили прилечь отдохнуть. Прилегли. Юра слегка задремал. Стал было дремать и я, но откуда-то с юга донеслось звяканье деревянных колокольчиков, которые привязываются на шеи карельским коровам. Я приподнялся. Звук, казалось, был еще далеко — и вдруг в нeскольких десятках шагов прямо на нас вылазит стадо коров. Мы схватили наши рюкзаки и бросились бeжать. Сзади нас раздался какой-то крик: 6 это кричал пастух, но кричал ли он по нашему адресу или по адресу своих коров — разобрать было нельзя.
  Мы свернули на юго-восток. Но впереди снова раздалось дребезжанье колокольчиков и стук топоров. Выходило нехорошо. Оставалось одно — сдeлать огромный крюк и обойти деревню с мостом с сeверо-востока. Пошли.
  Часа через три-четыре мы вышли на какую-то опушку. Юра сложил свой рюкзак, выполз, осмотрeлся и сообщил: дорога. Высунулся и я. Это была новая с иголочки дорога — один из тeх стратегических путей, которые большевики проводят к финской границe. Оставалось перебeжать эту дорогу. Взяли старт и, пригнувшись, перебeжали на другую сторону. Там стоял телеграфный столб с какими-то надписями, и мы рeшили рискнуть подойти к столбу и посмотрeть — а вдруг мы у же на финляндской территории.
  Подошли к столбу — увы, совeтские обозначения. И вот слышу сзади чей-то неистовый крик: стоо-ой...
  Я только мельком успeл замeтить какую-то человeческую фигуру, видимо, только что вынырнувшую из лeсу шагах в сорока-пятидесяти от нас. Фигура выхватила откуда-то что-то весьма похожее на револьвер. В дальнeйшее мы всматриваться не стали... Сзади нас бухнули два или три револьверных выстрeла, почти заглушенные топотом наших ног. Возможно, что "пули свистали над нашими головами", но нам было не до свиста — мы мчались изо всeх наших ног. Я запнулся за какой-то корень, упал и, подымаясь, расслышал чьи-то вовсе уж идиотские крики: "стой, стой" — так мы и стали бы стоять и ждать!.. Потом нeкто остроумный заорал: "держи" — кто бы тут нас стал держать?...
  Мы пробeжали около версты и приостановились. Дeло было неуютным: нас замeтили приблизительно в верстe-полутора от деревни, в деревнe — в этом нeт никакого сомнeния — расположена чекистская застава, у заставы — конечно, собаки, и через минуть 15-20 эти собаки будут спущены по нашему слeду. И, конечно, будет устроена облава. Как устраивались облавы — об 
этом мы в Динамо выудили самые исчерпывающие свeдeния. На крики таинственной фигуры кто-то отвeчал криками из деревни, и послышался разноголосый собачий лай.
  Я очень плохой бeгун на длинные дистанции. Полтора километра по бeговой дорожкe для меня — мука мученическая. А тут мы бeжали около трех часов, да еще с трехпудовыми рюкзаками, по сумасшедшему хаосу камней, ям, корней, поваленных стволов и, черт его знает, чего еще. Правда, мы три раза останавливались, но не для отдыха. В первый раз мы смазывали наши подошвы коркой от копченого сала, второй — настойкой из махорки, третий — нашатырным спиртом. Самая гениальная ищейка не могла бы вообразить, что первичный запах наших сапог, потом соблазнительный аромат копченого сала, потом махорочная вонь, потом eдкие испарении нашатырного спирта — что все это относится к одному и тому же слeду.
  Мы бeжали три часа — дистанция, так сказать, марафонского бeга. И — ничего. Сердце не разорвалось: нервы — великая вещь. Когда нужно, человeк способен на самый неправдоподобные вещи...
  Плохо было то, что мы попали в ловушку. Конечным пунктом нашего пробeга оказалось какое-то озеро, к востоку переходившее в широкое и со всeх сторон открытое болото. Мы вернулись полверсты назад, взобрались на какую-то горку, сняли рюкзаки. Юра посмотрeл на часы и сказал:
  — Протрепали, оказывается, три часа: в жизни бы не повeрил...
  Откуда-то от дороги несся собачий лай. Собак, видимо, было много. Раздались три выстрeла: один из винтовки — сухой и рeзкий, два — из охотничьих ружей — гулкие и раскатистые... Линия всeх этих упоительных звуков растянулась примeрно от берегов озера, на котором стояла деревушка, до вeроятной оконечности болота. Стало ясно, что для нашей поимки мобилизовали и деревенских собак (ГПУ-ские ищейки не лают), и деревенских комсомольцев, которым до нас, в сущности, никакого дeла нeт, но которые, войдя в лeс, будут охвачены инстинктом охоты за самым благородным звeрем — за человeком.
  Итак, мы находились в треугольникe, одна сторона которого — юго-западная — была закрыта цeпью озер, другая — юго-восточная — была охвачена облавой и третья — сeверо восточная — была заперта озером и болотом. Оставалось идти на сeверо восток в надеждe найти там, в вершинe треугольника, какой-нибудь болeе или менeе доступный выход — перешеек, узкий проток между озерами или что-нибудь в этом родe... Пошли. Я шел, уже еле волоча ноги и в тысячный раз проклиная свою совeстливость или свое слабодушие. Нeт, там, в Медгорe, нужно было свернуть шею Левину и добыть оружие... Если бы у нас теперь — по двухстволкe и, скажем, по нагану — мы бы им показали облаву... Мы бы показали этим комсомольцам — что это за охота за человeком... лучше от такой охоты воздержаться... Конечно, и я, и Юра — стрeлки не Бог вeсть какие, но одно дeло умeть стрeлять — совсeм другое дeло умeть использовать огнестрeльное оружие. Я-то еще туда-сюда, нервы не тe, а с Юрой по этому дeлу лучше и не связываться... Да, мы бы им показали облаву... А теперь — оружия нeт и жизнь висит совсeм на волоскe... В слeдующий раз — если, не дай Бог, он случится — я переломаю кому нужно кости безо всякой оглядки на высокие материи... Словом — был очень зол.
  На наше счастье уже начало темнeть. Мы уткнулись в еще какое-то озеро, прошли над его берегом еще версты двe; ноги подгибались окончательно, рюкзак опять сполз вниз и снова ободрал мою рану, — перед нами расстилалось все то же озеро — версты полторы двe водной глади, уже начинавшей затягиваться сумерками. Облава все приближалась, собачий лай и выстрeлы слышны были все яснeе. Наконец, мы добрели до мeста, гдe озеро — или проток — слегка суживалось и до противоположного 7 берега было, во всяком случаe, не больше версты. Рeшили плыть.
  Спустились к берегу, связали из бурелома нелeпый и шаткий плотик, грузоподъемности, примeрно, достаточной для обоих наших рюкзаков. За это время стемнeло уже совсeм. Раздeлись, полeзли в воду. Комары облeпили нас — как всегда при переправах ; было мелко и топко, мы побрели по тинистому, вязкому, слизкому тeсту топкого дна, дошли до пояса и начали плыть... Только что отплыли метров на десять — пятнадцать — слышу: гдe-то вдали какой-то мeрный стук.
  — Вeроятно — грузовик по ту сторону озера, — сказал Юра. — Плывем дальше.
  — Нeт, давай подождем.
  Остановились. Вода оказалась еще неглубокой — до плеч. Подождали. Минуты через двe-три стало совсeм ясно: с сeвера, с верховьев рeки или озера, с большой скоростью идет какая-то моторная лодка. Стук мотора становился все слышнeе и слышнeе, гдe-то за поворотом берега мелькнуло что-то очень похожее на луч прожектора. Мы панически бросились назад к берегу.
  Разбирать плотик и багаж было некогда. Мы схватили плотик, как носилки, но он сразу развалился. Лихорадочно и ощупью мы подобрали его обломки, собрали наши вещи, рюкзаки и одежду... Моторка была совсeм уж близко, и луч ее прожектора тщательно ощупывал прибрежные кусты. Мы нырнули в мокрую траву за какими-то кустиками, прижались к землe и смотрeли, как моторка с истинно сволочной медленностью шла мимо нашего берега, и щупальцы прожектора обыскивали каждый куст. Потом мокрые вeтки прикрывавшего нас куста загорeлись бeлым электрическим свeтом — мы уткнули лица в траву, и я думал о том, что наше присутствие не так уж 
хитро обнаружить, хотя бы по тeм тучам комаров, которые вились над нашими голыми спинами.
  Но луч равнодушно скользнул над нашими головами. Моторка торжественно прослeдовала вниз. Мы подняли головы. Из мокрой тьмы в лучe прожектора возникали упавшие в воду стволы деревьев, камыш, каменные осыпи берега. Потом моторка завернула за какой-то полуостров, и стук ее мотора постепенно затих вдали.
  Стояла кромeшная тьма. О том, чтобы в этой тьмe сколотить плотик, и думать было нечего. Мы, дрожа от холода, натянули наше промокшее одeяние, ощупью поднялись на нeсколько метров выше из прибрежного болота, нащупали какую-то щель в скалe и усeлись там. Просидeли почти всю ночь молча, неподвижно, чувствуя, как от холода начинают нeмeть внутренности...
  Перед рассвeтом мы двинулись дальше. Ноги ныли. У Юры лицо мертвецки посинeло. Моя рана на спинe прилипла к рубашкe, и первым же движением я снова сорвал какой-то подживший слой. С юго востока, с линии облавы, снова стали доноситься звуки собачьего лая и выстрeлов. В кого они там стрeляли — понятия не имeю.
  Мы прошли в предрассвeтной тьмe еще версты полторы двe вдоль берега и обнаружили какой-то полуостровок, совершенно заросший лeсом и кустарниками и вдававшийся в озеро метров на двeсти. С берегом полуостровок соединяла заливаемая водой песчаная коса. Свeтало, и над водой плыли пронизывающие утренние туманы. Гдe-то, совсeм уж недалеко от нас, прогрохотал выстрeл и залаяла собака...
  Ни я, ни Юра не говорили почти ничего: все и так было ясно. Пробрались на полуостровок, срeзали ножами нeсколько сухих елок, связали длинный, достаточно грузоподъемный, но в общем весьма малоустойчивый плотик, подтянули его к водe, нагрузили рюкзаки и одежду. И опять стук моторки. Опять залeзли в кусты.
  На этот раз моторка прошла к сeверу, то скрываясь в пеленах тумана, то показываясь во всем своем великолeпии: небольшая, изящная лодочка с прицeпным мотором, с прожектором, с пулеметом и с четырьмя человeками команды. Я сказал Юрe: если захватят нас на переправe — капитулировать без никаких и, когда нас станут подымать на борт (никакому чекисту не придет в голову тыкать наганом в голого человeка) — схватиться в обнимку с ближайшим из чекистов, всей своей удвоенной тяжестью плюхнуться на борт: моторка, конечно, перевернется. А там в водe дeйствовать по обстоятельствам... Спросил Юру, помнит ли он один из подходящих приемов джиу-джитсу, который мог бы быть примeнен в таких не совсeм обычных условиях. Юра помнил. Стук моторки затих. Едва ли она успeет вернуться обратно за полчаса — через полчаса мы будем уже на том берегу.
  Никогда ни в одном состязании я не развивал такого количества плавательной энергии. Приходилось работать только лeвой рукой, правая буксировала плотик. Юра сдeлал остроумнeе: взял в зубы конец веревки, которою был привязан к плотику наш багаж, и плыл классическим брассом.
  Когда мы вплывали в полосу тумана — я начинал бояться, как бы нам не потерять направления. Когда туман уходил — подымался страх, что нас замeтят с берега и начнут стрeлять. Но метрах в двухстах опасения насчет стрeльбы болeе или менeе улеглись. По роду своей дeятельности я сталкивался со стрeлковым дeлом и знал, что на расстоянии двухсот метров совeтской трехлинейки можно не очень опасаться: дает такое рассeяние, что на двeсти метров попасть в головную мишень можно только случайно — отчего стрeлковые рекорды ставятся преимущественно винтовками Росса.
  Камыши противоположного берега приближались с ужасающей медленностью. Наконец, ноги почувствовали топкое и вязкое дно. Идти было еще нельзя, но на душe стало спокойнeе. Еще через полсотни метров мы стали на ноги, выволокли плотик на берег, разобрали его, веревки захватили с собой, а бревнышки рассовали по камышу, чтобы не оставлять слeдов нашей переправы.
  То ли от холода, то ли от пережитого волнения я дрожал, как в лихорадкe. Пробeжали полсотни метров до ближайшего лeса. Юра с беспокойством растер меня своей рубашкой, мы одeлись и поднялись на обрывистый берег. Было уже совсeм свeтло. По серебряной поверхности озера скользила все та же моторка. Из лeсу, с той стороны озера, слышались собачьи голоса и ружейные выстрeлы.
  — Видимо, они там друг по другу шпарят, — сказал Юра. — Хоть бы только не мазали! Эх, если бы нам по винтовкe. Мы бы... поразговаривали...
  Должен сознаться, что "поразговаривать" и у меня руки чесались... И в такой степени, что если бы было оружие, то я не столько был бы озабочен спасением собственной жизни, сколько показом этим неизвeстным мнe комсомольцам всeх неудобств азарта охоты за человeком. Но оружия не было. В конечном счетe, это вышло не так плохо. Будь оружие, мы, вeроятно, ввязались бы в перепалку. Кое-кого ухлопали бы, но едва ли выскочили бы из этой перепалки живьем...
  Была и такая переправа... Днем мы подошли к какой-то рeкe, разлившейся неширокими затонами и озерками. Прошли версты двe вдоль берега — и на противоположном берегу увидeли рыбачью лодку. Лодка, повидимому, была "на ходу" — в ней лежали весла, багор и что-то еще... В сущности, это было большою неосторожностью, но мы рeшили воспользоваться этой лодкой для переправы. Юра молниеносно раздeлся, переплыл рeку, доставил лодку к нашему берегу, и мы в двe-три минуты очутились на той сторонe. От мeста нашего причала, круто подымаясь в гору, шло нeчто вродe дорожки. До гребня горы было метров пятьдесят. Юра, как был в голом видe, быстро пополз к гребню, заглянул по другую его сторону — и стремительно скатился вниз, дeлая мнe тревожные знаки. Я подхватил уже выгруженное из лодки все наше имущество, и мы оба бросились вправо, в чащу лeса. Пробeжав сотни двe метров, я остановился. Юры не было. Кругом стояла непроницаемая для глаз чаща, и в ней не было слышно ни Юриных шагов, ни Юриного голоса — да подавать голоса и нельзя было: очевидно, Юра за этим гребнем кого-то увидал, может быть, патруль... И как это мы с ним ухитрились раз единиться? Я постоял еще минуты двe. Юры не было видно... Вдруг он как-то проскочить мимо меня — вот пойдем оба мы играть в жмурки в этой чащe — под самым носом у какой-то — мнe еще неизвeстной — опасности?... И с риском так и не найти друг друга... В душу заполз холодный ужас. Юра — совсeм голый, как он станет пробираться через эти кустарники, что он будет дeлать, если мы запутаемся — вeдь у него ничего, кромe очков, — ни ножа, ни спичек, ничего... Но этот ужас длился недолго... Еще через минуту я услышал легкий хруст вeтвей гдe-то в сторонe и тихонько свистнул. 7 Из-за кустов показалась исцарапанная вeтками фигура Юры и его поблeднeвшее лицо...
  Юра наскоро одeлся. Руки его слегка дрожали. Мы снова всползли на гребень и заглянули по ту сторону: там, внизу, расстилалось озеро, на берегу его двое рыбаков ковырялись с сeтями. Рядом сидeло трое пограничников с винтовками и с собакой — до них было около трехсот метров... Мы сползли обратно.
  — Сказано в Писании — не искушай Господа Бога твоего всуе: на Миколу Угодника мы переправ больше устраивать не будем.
  — Не стоит, — согласился Юра, — ну его...
  В этот день мы постарались сдeлать очень много верст... Вот так и шли дни за днями... Десятый, одиннадцатый, двeнадцатый. Ночь — в холодной сырости или под дождем, днем — безмeрная усталость от переходов через болота и засeки, все время — звeриная настороженность к каждому шороху и ощущение абсолютной отрeзанности всяких путей назад... И — ничего похожего на границу... Мы пересeкали многочисленные просeки, прорубленные большевиками сквозь карельскую тайгу, осматривали вкопанные то там, то здeсь столбики, натыкались на таинственные палки, вбитые в землю: одна сторона палки отесана и на ней химическим карандашом таинственная надпись: "команда помвзвода Иванова семь человeк прошла 8/8 7 ч. 40 м. Держим С.-З., слeдов нeт "...
  Чьих слeдов искала эта команда? Мы круто сворачивали с нашего маршрута и усиленными переходами выбирались из района, оцeпленного этими таинственными палками... Раза четыре нам уже казалось, что мы перешли границу: натыкались на столбы, на одной сторонe которых давно уже зарос мхом грубо вырeзанный русский двуглавый орел, на другой — финский лев. Я предполагал, что это — старая граница России и Финляндии, новая же граница повторяет почти всe очертания старой... Но проходил день-другой — снова шли столбики с буквами П К или с таинственными письменами какого-то очередного комвзвода...
  Началось нeчто вродe галлюцинаций... Однажды вечером, когда мы укладывались спать под срeзанное одeяло из влажного мха, Юра приподнялся, прислушался и сказал:
  — Послушай, Ва, по-моему — поeзд...
  Я прислушался. Откуда-то издалека, с запада, доносился совершенно отчетливый стук колес по стыкам рельс: та-та-та, та-та-та... Откуда здeсь может быть желeзная дорога? Если бы стук доносился с востока, мы могли бы предположить почти невeроятную, но все же теоретически возможную вещь, что мы путали, путали и возвращаемся все к той же Мурманской желeзной дорогe: со многими бeглецами это случалось. Но с запада? Ближайшая финляндская дорога отстояла на 150 километров от границы — такого пространства мы не могли пройти по финской территории, не замeтив этого. Но, может быть, за послeдние годы там построена какая-нибудь новая вeтка?
  Стоило сдeлать над собой усилие воли, и стук колес превращался в своеобразно ритмический шум сосен. Стоило на минуту ослабить это усилие, и стук колес доносился так ясно, так соблазнительно и так убeдительно.
  Эти полугаллюцинации преслeдовали нас до самой Финляндии. И с каждой ночью все навязчивeе и навязчивeе...
  Когда я разрабатывал наш маршрут, я расчитывал в среднем восемь дней ходьбы: по воздушной линии нам нужно было покрыть 125 километров. При нашей тренировкe по хорошей дорогe мы могли бы продeлать эту дистанцию в двое суток. О "хорошей дорогe" и рeчи быть не могло — я взял восемь суток. Юра вел дневник нашего перехода, без дневника мы совсeм сбились бы со счета времени. И вот: прошло восемь дней и десять и двeнадцать — все тот же перепутанный сухими вeтвями бурелом на вершинах хребтов, все тe же болота, озера и протоки... Мысль о том, что мы запутались, все назойливeе и назойливeе лeзла в голову. Сильно сбиться с направления мы не могли. Но мы могли завернуть на сeвер, в обход Поросозера, и тогда, значит, мы идем приблизительно параллельно границe, которая в этом мeстe заворачивает на сeверо запад... И тогда мы рискуем очень неприятными встрeчами... Утeшал наш огромный запас продовольствия: с таким запасом мы долго еще могли идти, не страшась голода. Утeшало и оптимистическое настроение Юры, которое портилось развe только под очень сильным дождем и то, когда этот дождь лил ночью... Мы все продолжали идти по пустынe, лишь два раза натолкнувшись на близость населенных пунктов и один раз 
натолкнувшись на пункт уже ненаселенный...
  Наш дневной привал мы провели на берегу совсeм очаровательного озера, в камышах. Отойдя с привала, мы увидeли на берегу озера развалившиеся деревянные мостки и привязанную к этим мосткам полузатонувшую и полуистлeвшую лодку. В лодкe были весла — как будто кто-то бросил ее только вчера... Никаких путных теорий мы на этот счет изобрeсти не смогли. И вот в пяти минутах ходьбы от озера, продираясь сквозь чащу молодого кустарника, березок и прочего, я натолкнулся лицом к лицу на какую-то бревенчатую стeну. Стeна оказалась избой. Мы обошли ее кругом. Изба еще стояла прочно, но все кругом заросло буйной лeсной порослью. Вошли в дверь. Изба была пуста, на полках стояли какие-то горшки. Все было покрыто пылью и плeсенью, сквозь щели пола проросла трава. От избы вeяло сыростью и могилой. Мы вышли обратно. Оказалось, что изба эта не одна. В нeскольких десятках метров, над зеленью поросли, виднeлись еще полдесятка крыш. Я сказал Юрe, что это, повидимому, раскулаченная деревня. Юра подал совeт обойти ее — может быть, найдем что-нибудь вродe оружия. Мы прошли по избам, таким же запустeлым, как и первая. В них не было ничего, кромe заплeсневeлых горшков, переломанной деревенской
мебели, полусгнивших остатков одежды и постелей. В одной избe мы, правда, нашли человeческий скелет, и это отбило всякую охоту к дальнeйшим поискам...
  Подавленные и нeсколько растерянные, мы вышли из этой заново отвоеванной лeсом деревни... Метрах в ста от нее подымался гранитный обрыв хребта, на который нам предстояло взбираться. Пошли вдоль обрыва в поисках наиболeе подходящего мeста для подъема. У подножья обрыва стлались каменные розсыпи, на которых даже травка не росла — только чахлый карельский мох покрывал камни своим сeро-зеленым узором. Юра шел впереди. Как-то неожиданно он стал, как вкопанный, и тихо выругался. У подножья обрыва лежала куча костей, среди которых скалили свои зубы восемь человeческих черепов.
  — А вот тебe и слeды от пуль, — сказал Юра.
  На высотe человeческой головы в скалe было около десятка глубоких щербин... Картина раскулаченной карельской деревушки получила свой заключительный штрих... Мы обошли груду костей и молча двинулись дальше.
Часа через два ходьбы Юра сказал:
  — Давно уже нужно было драпануть...
  — Давно уже и пробуем...
  Юра передернул плечами...

  ___

  Границу мы, повидимому, перешли ясным августовским утром. Довольно высокий хребет обрывался на сeверe крутым спуском к озеру, по гребню хребта шла, довольно основательно протоптанная тропинка. Натолкнувшись на нее, мы быстро свернули в кусты. В концe тропинки Юра успeл замeтить массивный каменный столб ; я этого столба не замeтил. Внизу, на запад от хребта, расстилалось поросшее мелким кустарником болотце, и по болотцу протекала обычная рeчушка, в плывучих берегах, метров восемь ширины. Принимая во внимание наличие тропинки и, вeроятно, пограничных патрулей, нужно было дeйствовать стремительно и быстро. Я почти на ходу раздeлся, переплыл ; Юра стал перекидывать наши вещи, завернул мои сапоги в рубаху и брюки и во что-то еще и этаким дискоболом метнул этот узелок ко мнe. Сверток на лету раскрылся парашютом, и все содержимое его плюхнулось в воду. Все, кромe сапог, мы успeли вытащить. Сапоги пошли ко дну. Ругался я сильно. Хорошо еще, что были запасные футбольные ботинки...
  Откуда-то с юга, с вершины гребня, хлопнул выстрeл, и мы, недоодeвшись и недоругавшись, в полуголом видe бросились по болоту на запад. Хлопнуло еще два выстрeла, но лeсистый берег был близко, и мы кинулись в чащу. Там закончили наш туалет, сообразили, что преслeдование может быть не так скоро, и пошли дальше, опять перемазывая подошвы нашими снадобьями.
  Никакого преслeдования мы не замeтили — вeроятно, мы уже были по буржуазную сторону границы.
  Часа через три ходьбы я замeтил в травe кусок какой-то рыжей бумаги. Поднял. Бумага оказалась кульком — двойным кульком из крeпкой проклеенной бумаги, какой в совeтской России и в заводe нeт. Кулек был подвергнуть исслeдованию по методу Шерлока Хольмса. Из него были извлечены крошки бeлого хлeба — явственно буржуазного. Края кулька были когда-то склеены полоской бeлой бумаги. На кулькe виднeлся слeд когда-то перевязывавшего его шпагата — в буржуазном происхождении этого кулька не было никакого сомнeния.
  Юра торжественно поднялся, торжественно облапил меня, и так мы стояли, тыкая друг в друга кулаками, и говорили всякие хорошие слова, непереводимые ни на какой язык в мирe. Когда всe слова были сказаны, Юра снял свой рваный шлем, сдeланный по образцу красноармейского из куска старого одeяла, и, несмотря на все свое свободомыслие, широко перекрестился.
  Однако, я не был вполнe увeрен, что мы уже на финской территории. Кулек мог быть брошен каким -нибудь контрабандистом, каким –нибудь тихим идиотиком из финских коммунистов, стремившимся в социалистический рай, наконец, просто пограничником: у них, кто их знает, какие отношения со всяким пограничным народом.
  Наконец, я знал и такие случаи, когда бeглецы из лагеря захватывались пограничниками и на финской территории — с международным правом "товарищи" не очень стeсняются...
  Вечером мы расположились на ночлег на какой-то горe. Погода все портилась. Рeзкий вeтер шумeл соснами, моросил мелкий, холодный дождь. Юра устраивал какое-то логово под мохнатыми вeтвями елей, я спустился вниз добыть воды. Внизу расстилалось озеро, задернутое пеленой дождя, на противоположном берегу озера, нeсколько наискосок от меня, виднeлось какое-то большое строение. Больше ничего нельзя было разобрать!
  Дождь усиливался. Вeтер превращался в бурю. Мы дрогли всю ночь. На утро спустились к озеру. Погода прояснилась. Строение на той сторонe было видно довольно ясно: что-то вродe огромной избы с какими-то пристройками и с открытой настежь дверью. Мы прошли полверсты к сeверу, усeлись в кустах прямо против этого строения и стали выжидать. Никакого движения. Дверь оставалась открытой, в ее черной дырe не появлялся никто. Рeшили идти к строению.
  Обошли озеро, подошли метров на пятьдесят и стали ползти — вслушиваясь в каждый лeсной шорох. Юра полз нeсколько в сторонкe от меня, и вот слышу его восторженный голос:
  — Никаких гвоздей — Финляндия.
  Оказывается, Юра наполз на какую-то мусорную кучу. Там валялись обрывки газет на финском языкe — правда, газеты могли быть и карельскими (мы не знали ни того, ни другого языка), — но здeсь были консервные, папиросные, кофейные и прочие банки, на которых были надписи и на шведском языкe. Сомнeний быть не могло.


Дальше






















Communism © 2024 | Информация | Используются технологии uCoz |